Из главы «Похищение»
«…Итак: выкрали и вывезли меня тайно, незаконно, против моей воли, в наручниках и с мешком на голове, через границу Украины с Россией в ночь с 23 на 24 июня 2014 года, из пункта «А» в пункт «В» в течение одиннадцати часов. На шести машинах, под вооруженной охраной. Дальше была неделя незаконного удержания меня в мотеле «Евро» в городе Воронеж. За эту неделю никто в Украине не знал, где я. Консульство Украины в РФ тоже не известили о моем нахождении на территории России. Я просто пропала без вести. С 23 июня по 4 июля 2014 года.
В Луганске конечно же заявили, что я убежала из плена, и потому они не могут меня обменять по спискам военнопленных…
Охраняли меня так: к окнам не подходить, окна не открывать. Кури в комнате, сколько хочешь. Сами через одного курили, еще и сигаретами «подогревали». И за это спасибо. Когда обслуга мотеля приносила еду, меня в комнате закрывали. Когда идешь в душ или в туалет, двери на замок не закрывать. Дежурный свет всегда горел в коридоре, наблюдали за мной в зеркало шкафа-купе, который был в коридоре.
Каждый день с новой сменой похитителей-охранников начинался с вопросов: Украина, Майдан, война. Я терпеливо объясняла позицию украинцев, свою личную. Однажды так устала отвечать, да еще и после ночного допроса на детекторе лжи, что пошла в «отказ» от общения — завалилась на бок и продрыхла целый день.
Неделя проходила не только в общении с охранниками. Не успела в пятом часу лечь спать, как в девять приперлось «оно»: моих лет, около тридцати, хорошо откормленное, с пузцом, сразу видно — парень не из спецкоманды, в светлой одежде, с борсеткой, рост около 180 см, темно-русые волосы, карие глаза. «Следователь отдела Следственного комитета России майор юстиции Маньшин Дмитрий Сергеевич. Из Москвы приехал!» И что мне должно это говорить? Я знать не знаю ваши комитеты, в России никогда не была и Москвы отродясь не видела!
— А от меня что надо?
— Мы проводим расследование против Авакова и Коломойского по статье «Ведение войны незаконными методами». Вы у нас проходите как свидетель.
— Какой свидетель? Я Авакова и Коломойского в глаза не видела, разве по телевизору, и то редко.
— Ну, вы же там воевали!
— Воевала, потому что я офицер ВСУ…
— А откуда деньги у «Айдара» и других незаконных формирований типа «Правого сектора» (данная организация запрещена в РФ.?— ред.) и «Нацгвардии» поступали?
— У нас незаконные формирования — это сепаратисты на Донбассе. Все остальные формирования законные и подчинены МВД Украины и ВСУ, и зарплату им платят из бюджета Украины!
— А вам кто платил?
— А мне зарплату налогоплательщики уже десять лет платят, я десять лет в армии служу!
— А вы на Майдане были?
— Была. Я и еще миллион украинцев.
— А что вы там делали?
— Продукты приносила вместе с сестрой, дрова рубила, помогали, чем могли. Пытались митингующих остановить, когда они начали брусчатку в ребят-МВДшников бросать. Потому что камни до власти все равно не долетят. А потом защищали людей от «Беркута», когда тот в наступление пошел, потому что и те, и те — мой народ, украинский народ, которому я присягу давала!
— А коктейли Молотова бросали?
— Бросала. По местности бросали, чтобы разделительная полоса огня держала «Беркут» и он не пошел в наступление на людей. Держала вместе с сестрой щиты, чтобы защитить людей от огня. По людям коктейли не бросала!..
— А вы были на Майдане 21 февраля?
— Да.
— Что делали?
— Раненых выносила, первую медицинскую помощь оказывала. И «беркутовцам» тоже.
— Ну ладно, Надежда Викторовна, вы отдыхайте…
Фото: Евгений Фельдман / «Новая»
Второй день «марлезонского балета». И снова следователи:
— А почему вы прибыли в «Айдар»?
— У меня отпуск был.
— А где вы служите?
— Летчик-оператор Ми?24.
— А что вы делали в «Айдаре»?
— Делилась опытом, учила необстрелянных солдат.
— А что вы делали в бою 17 июня 2014 года?
— Пошла посмотреть, где есть раненые.
— А вам оружие в «Айдаре» выдавали?
— Нет. В бой я взяла чей-то автомат, первый, что под руку попался. Оружие, которое мне выдали в летном полку, занесено в мое удостоверение офицера. Оно у вас есть!
— Нет.
О! Это хорошо! Хоть этого у них нет.
— А что было на вооружении и как была расположена украинская техника?
— Я не смотрела! — ага, так я тебе и сказала…
И в таком духе каждый день. С камерой и без, с переводчиком и без, на полиграфе, который, кстати, показал, что я не вру…
А все, что я ему рассказывала о сепаратистах,?— о том, что это чеченцы сбили АН?26 над аэропортом в Луганске, что это их махновцы обстреляли блокпост «Металлист», где погибли российские журналисты, что на стороне ополченцев воюет много русских и чеченцев, которых я лично видела, что поставки боеприпасов и вооружения на Донбасс идут из России,?— его абсолютно не интересовало. Для чего? Все это он и так знает… Тварь ехидная и подлая!
— Дима, что ты хочешь?! Что вам от меня надо? Долго еще у вас в России «гостить» буду?
— Ну, а я что? Я ж ниче. У меня сверху тоже начальство есть…
Как-то под конец недели приходит:
— Я не хотел, но этот человек подписал тебе приговор…?— показывает видео, на котором один из бойцов «Айдара», взятых в плен, рассказывает: «Была там еще женщина, «Пуля», ее Надя звали. Она построение проводила, ее боялись больше комбата…»
Вот говорила же я, что с трусами и предателями в плен лучше не попадать! Чтоб ты сгорел, дебил…
— Ну и что? Он ранен, в плену били, вот и сказал все, что вам надо.
— Ну, ты либо с нами сотрудничаешь, либо небо в клеточку,?— снова ухмылка, кривая, ехидная.
— Все, что мне было тебе сказать, Дима, я сказала.
И небо закрылось от меня клеточкой…
В тот же вечер, 30.06.2014, в 21.00 мне принесли одежду: спортивный костюм, футболку, кроссовки без шнурков… Следак: «Переоденься, нельзя же тебя так везти…» Переоделась. Еще и по размеру все подошло. Положила свои вещи на кровать. Собираю свой «камок» (камуфляж.?— ред.), берцы, тельняшку в пакет, выпадают какие-то российские копейки. Не поняла откуда — подняла, положила возле телевизора. Заходит за мной конвой, уже лица под масками не прячут. Гордо носят мусорскую форму. Выводят в наручниках. Сажают в ментовский бусик…
Привозят на медицинское освидетельствование. Час ждем врача. Проходит в присутствии ментов. А как же! Конвой! Вдруг я сбегу через окно?! Осматривает, обмеряет и описывает мои шрамы от пулевых и осколочных ранений, синяки. Дает справку следователю, везут дальше. В то же учреждение, куда привозили в первую ночь — в СК РФ. И снова ночью…
Следователь оформляет протокол. «Ваша одежда…» Достает из пакета «камок», начинает рыться по карманам, вынимает из одного российские деньги, бумажные и копейки.
— О! Деньги! А кто это вас, Надежда Викторовна, денежкой «подогрел»? — делает удивленные глаза, пересчитывает. Я начинаю истерически смеяться.
— Не знаю. Российских денег никогда в руках не держала, даже не знаю, как они выглядят. Отпечатков моих вы там точно не найдете.
— Пять тысяч… (с чем-то, уже не помню).
— Это много или мало?
— Ну, до Харькова хватит доехать, еще и обратно!
— О, так давайте сюда, и я поехала!
Следователь криво улыбнулся.
— Наверное, ребята положили…
— Возможно! А вы у них спросите!
— Так кто же признается!
— Может, это ты положил, чтобы потом сказать, что я сама за гостиницу заплатила? — подкинула следователю идею. В дальнейшем так и сделали.
Маньшин был следак не очень сообразительный и в следствии очень сильно натупил, много проколов допустил. Позже его от моего дела отстранили… Думаю, русские деньги мне все же парни в масках положили. Крайняя смена, хлопцы были душевные, видно, помочь хотели, на всякий случай… Спасибо им, конечно, но только навредили…
Дальше привезли меня в «обезьянник» (Новоусманский райотдел). Глухая ночь! Классика тюремного жанра: баба догола раздела, обыскала, одежду переписала, пальцы «откатала». Слава Богу, без видеокамер.
Закинули в камеру: в ширину 2 метра, в длину 5 метров. Оконце маленькое, с решеткой вверху. Под стеной лепятся друг за другом: кровать, «очко» (туалет типа «сортир», дырка в полу), рукомойник. С другой стороны — тумбочка, стул (все прибито к полу). Над «тормозами» (дверями) лампочка ночного света бьет в глаза. И камера видеонаблюдения зарешеченная, чтобы не разбили. На «очко» идешь — заматываешься в одеяло, приседаешь задом к камере, чтобы не видели. Стены бетонные, пол — цемент. На шконке — тощий, грязный матрас, «каменная» подушка, тонкое, рваное одеяло. Постельного белья нет. «Зэки рвут, зверье…?— поясняет мне мент.?— Спать ложитесь, руки под одеяло не прячьте, чтоб я видел!» Заснула. Замерзла ночью, проснулась. Смотрю, мент сидит на стуле и смотрит на меня через «кормушку» в «тормозах» (окно для подачи пищи в дверях):
— Что, холодно?
— Ага.
— Вот, на! Возьми одеяло и на спину замотай.
Просовывает через «кормушку» одеяло, более толстое и теплое.
— Спасибо.
Больше уже не мерзла. Утром попросила что-то почитать, дали книгу. «Тюремная песня королевы» — название!
Фото: Евгений Фельдман / «Новая»
На следующий день меня снова отвезли в учреждение СК РФ. Там мне всучили «постановление об обвинении» по ст. 105, ч. 2. и ст. 33, ч. 5 УПК РФ. Обвинили меня по российским законам в убийстве российских журналистов! Там же представили мне моего «государственного бесплатного адвоката», фамилия тоже украинская — Шульженко. Блин, а вообще в России русские есть? Куда ни плюнь, везде «ко». А где же «ов», Иванов, Петров, Сидоров?!
Адвокат был похож на «человека в футляре», по Чехову. Такой плюгавенький, невзрачный, с перепуганными, бегающими глазами — «как бы чего не вышло»…
3 июля 2014 года меня отвезли в СИЗО?3 в г. Воронеж. Пришел адвокатишко: «Ну, видите, я им тоже не очень угодный. Я чего-то там пишу…» О?е, что ж ты там написал?! Одну апелляцию несчастную подал, когда должен был три подать!
— Позвоните моей сестре! Скажите, где я!
— Ну, вы же поймите… Я тоже пока не могу…
— Что ж тут мочь?! Меня же уже посадили! Просто позвоните, чтобы мама и сестра не переживали!
Так и не позвонил…»
Из главы «Голод в тюрьме и вне ее»
«…Третий раз я голодала в СИЗО-3 в Воронеже, тоже семь дней. В знак протеста, что ко мне не пускали консула Украины в РФ и не сообщили моим родным, где я. Этот голод был вообще легкий! Отказаться от жрачки, куда бросают нечищеную картошку и лук (так в Украине, помоями, кормят свиней!), было почти за счастье. Консула впустили, родных известили…
В начале голодовки в СИЗО-3 мой вес было 75 кг. За неделю даже не снизился. Дальше я попробовала так называемую «сухую голодовку», без воды. Не объявляла ее, просто для себя — проверить, сколько выдержу. Это было как раз во время этапирования в Москву, СИЗО-6, через Елец, СИЗО-2. Выдержала 4 дня, это было тяжелее. На второй день начинают ныть почки, на третий они просто горят. На четвертый гореть начинает все тело и мозг. Дальше продолжать не стала. Потеря веса — 5 кг.
Пятый раз я начала самую длинную голодовку в своей жизни — пока что. И надеюсь, что вообще. Начала я ее с 13 декабря 2014 года, но оформили только 14 декабря. Перед тем тюремщики обыскали всю камеру, выгребли все продукты и отсадили от меня сокамерницу — единственного живого человека за восемь месяцев, которого ко мне посадили перед тем за три дня. Остальной срок я «мотаю» в одиночке. Тюремщики обыскивали камеру с особым цинизмом и насмешкой. «А, может, ты себе здесь шоколадку припрячешь к чаю! Хи-хи…» Во время голодовки позволено только воду пить. Потому что чай и кофе без сахара — уже тоже еда. Какое недоверие! Очевидно, они плохо меня знали…
На сороковой день моей голодовки на воде, от которой уже тошнило, те же тюремщики, которые тогда хихикали, ходили и начали спрашивать друг у друга: «А как она так может?» Оказывается, в тюрьме голодовку в среднем десять дней держат, больше не выдерживают… Как я позже узнала, есть в тюрьмах такой метод: начинают в коридоре на электроплитке картошку с салом и луком жарить… Голодающий должен сорваться. А я-то думала: чего целый день жареным пахнет? А это, оказывается, они меня так соблазняли. Воля милее, чем жареная картошка! Дома наемся, когда сама поджарю!
Так вот. Голодовку 13.12.2014 года я начала в знак протеста против плохого медицинского обслуживания в СИЗО-6 Москвы. У меня острый отит, который тут не могли правильно вылечить. И залечили до хронической боли и потери слуха на 40—60 процентов. Потом они, конечно, вызвали отоларинголога из гражданской больницы и пролечили меня. Но тут меня выбесил брехливый Следственный комитет РФ и бесчестный суд, и я, «не отрываясь от производства», рубанула голодовку до победного конца!
…Мой организм отреагировал стандартно: на третий день заткнулся желудок и две недели есть не хотел. На запахи и вид еды, которую в тюрьме продолжают предлагать трижды в день (такой порядок, ну, прямо утонченные пытки!), организм реагирует спокойно. Еду воспринимает как картинку… На третьей неделе организм начинает есть сам себя. В эту неделю вес теряется по 0,5—1 кг в день. Дальше снова две недели затишья и приостанавливается падение веса. Можно выдержать! Но анализы показывают врачам другое. Вылезает разное: ацетон, нарушение формулы крови…
Фото: Евгений Фельдман / «Новая»
После сорокового дня медицина СИЗО-6 начала беспокоиться: анализы им мои не нравились. А мне мое похищение и незаконное заключение не нравилось! И с голода я не снималась… Сделали УЗИ, впервые. Показало камни в почке левой, два по 1,5—2 мм, осадок в желчном пузыре. В почках — это ерунда, как сказали, при моей «бесчувственности» я их не услышу, только бок тянет. А вот если в желчном камушки будут, то выбрасывать придется вместе с желчным. Засада!.. Без органов не летают! Но время еще есть.
УЗИст оказался веселым, приятным врачом, цитировал мне наизусть Шевченко…
На 48-е сутки, поняв, что с голода я не снимусь, а капельницами они меня не спасут, забрали меня на «больничку» в СИЗО-1 Москвы, перекрестились и вздохнули с облегчением, что избавились от такого «элитного» заключенного. Очень им не хотелось, чтобы я сдохла на их участке. Голодающих зэков никто не любит — лишние проблемы.
Что было самым тяжелым в голоде? Смотреть в глаза воробьям. Они привыкли, что я их подкармливаю на решетке хлебом, печеньем, и потом каждое утро прилетали и устраивали скандал. Я не знала, куда глаза от стыда девать, за тумбочку пряталась… Потом отвыкли. К другим решеткам полетели, где кормят.
…Когда голодаешь, вода очень важна. Кожа очень сохнет и лущится. Так что я линяла, как дикая собака, шкура лоскутами лезла…
На третий месяц, после семидесятого дня голода, на критические дни крови в моем организме уже не хватило. Вот и хорошо, одной проблемой меньше! Снова вызвали психиатра.
Колоть взялись серьезно: аминокислоты, амброзол (защита для желудка), глюкозу с витаминами. Химия в сосудах прямо скрипела, так драла. Тело горит, от ладоней до мозга. Нёбо горит и сушит хуже, чем жажда. Сердце колотит! Вливали по литру — полтора за раз… Закололи вены в хлам. Пошли узлы, началась аллергия. Все сосуды и жилы при приближении врачей стали прятаться глубоко в тело, аж под кости. Еще какая медсестра колет… Придет неумеха, так хоть вешайся!
Было предложено заменить внутривенную поддержку организма пероральной — выпить кисель. Киселя не нашлось. Дали два пакетика «Маккофе». Написала заявление, что пью кофе. А как же?! Все подотчетно! Врачи — врачами, а тюремщики внимательно следят, чтобы голодающий, чего доброго, не сбился со своего голодного «пути истинного». Поэтому немедленно зафиксируют нарушение и день голода не зачтут. Как будто я тут у них за трудодни голодаю…
На третий день принесли и сразу дали выпить, уже без попыток прокапать, белковое питание Nutrison. Врачи перекрестились, что хоть чтото есть начала и организм после состояния глубокого пережитого шока отходит. Чиновники обрадовались, что мне тут сдохнуть не дадут и можно меня судить хоть вечность. А какая-то «добрая» душа возьми и ляпни, что я уже есть начала и это больше не голодовка! И я сразу же написала целую кипу новых заявлений на отказ от всего: и внутривенного, и перорального!»
Перевод с украинского
Ольги Мусафировой
