В Ангарской воспитательной колонии. Фото: Мария Чернова / «Русская планета»
Как живет Ангарская воспитательная колония спустя полгода после бунта
Иркутские правозащитники 18 октября провели очередной пикет с требованием возбудить уголовные дела против сотрудников Ангарской воспитательной колонии (АВК). Их обвиняют в бунте в одном из корпусов колонии 14–15 марта, когда заключенные подожгли матрасы и простыни, стали выпрыгивать из окон и затеяли драку. По версии активистов, это был протест против «дедовщины» и самоуправства старших заключенных. Сегодня по этому делу продолжается следствие. Почему до сих пор не названы виновные и как живет колония спустя полгода после ЧП, выясняла «Русская планета».
«Почему надо заступаться за малолеток?»
– Существует заключение Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Иркутской области по результатам общественного расследования бунта в Ангарской воспитательной колонии. От жесткого обращения и халатности сотрудников колонии во время бунта пострадали около 70 воспитанников. Точное количество до сих пор не установлено, так как несовершеннолетних от наблюдателей до сих пор прячут, — рассказал РП правозащитникСвятослав Хроменков.
Со слов самих детей в отчетах ОНК, в колонии они не получали полноценного питания. Лучшую еду забирали так называемые «активисты» — заключенные старшего возраста, которых оставили досиживать свои сроки «на малолетке» за сотрудничество с администрацией. Всеми вопросами воспитания, поощрения, наказания занимался этот же актив, а решения принимал так называемый «бугор колонии». Детям не разрешалось жаловаться проверяющим и своим родственникам.
Кроме того, правозащитники утверждают, что в АВК применялись самые настоящие пытки. Например, «за четыре кости» — когда подростка поднимают под потолок за руки и ноги, а потом бросают на пол. Воспитанники часами могли «топать» или «шагать гуськом» (на корточках) по плацу. Существовало наказание, например, «по трешечке и спать»: когда жертва надувает щеку, а «активист» рукой в кожаной перчатке сильно бьет ее по лицу. «Ставить под весло» — это когда подростка заставляли согнуться, на плечи клали палку и избивали.
В Ангарской воспитательной колонии. Фото: Мария Чернова / «Русская планета»
В день бунта, согласно справке ОНК, детей тоже избили: за то, что «несвоевременно повернул голову в нужную сторону, не вовремя встал, сел, поздоровался». А после погрома тех, кто хотел написать жалобы на условия содержания, пригласили в один из кабинетов якобы для встречи с представителями регионального ГУ ФСИН. Там их избил спецназ, а после этого развезли в разные изоляторы и колонии. Члены комиссии разыскали по всей Иркутской области 85 бунтарей, судьба еще 15–30 несовершеннолетних им до сих пор не известна.
Нам удалось пообщаться с женщиной, чей сын недавно освободился из Ангарской воспитательной колонии. Она подтверждает: в АВК над подростком издевались.
– Из колонии мой сын вернулся другим человеком, — говорит мать, категорически отказываясь называть свои имя и фамилию. — Рассказывает, что там его били, мучили. Мы вынуждены были положить ребенка в больницу, где он сейчас и находится, с ним работает психиатр.
Сейчас СУ СК России по Иркутской области ведет уголовное дело в отношении неустановленных лиц по статьям «Халатность» и «Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества». Правозащитники уверены, что расследование умышленно затягивается.
– Уже почти полгода как возбуждено уголовное дело по бунту. При этом следственный комитет тщательно не допросил многих несовершеннолетних, причастных к событиям, их не признают потерпевшими! — возмущается Хроменков. — Думаю, что в итоге расследование по уголовному делу по одной статье будет прекращено, а по другой будут «назначены» виновные из числа воспитанников. За шесть месяцев не установлены ни потерпевшие, ни виновные!
– Дело расследуется, — сказал РП источник в правоохранительных органах, — а недавно было возбуждено еще одно дело по статье 212 УК РФ «Организация массовых беспорядков». Не могу сказать ничего определенного по поводу сроков, следователи работают.
Более того, следователи иркутского Следкома пытаются очернить сотрудников ОНК в глазах детей-заключенных, утверждает председатель организации «Комитет за гражданские права», член президентского Совета по правам человека Андрей Бабушкин. Подросткам рассказывают, что кое-кто из правозащитников сам сидел, верить им не стоит, а детей они защищают якобы в своих корыстных интересах. Бабушкин уже обратился к председателю СПЧ Михаилу Федотову с просьбой разобраться «с наличием системных нарушений прав человека» в Ангарской колонии. Как он рассказал «Русской планете», в октябре у него есть планы выехать в Ангарск на проверку.
Источник, близкий к расследованию и отказавшийся назваться, рассказал РП, что не понимает, «почему надо заступаться за малолеток».
– Это отбросы общества и рецидивисты. Существуют данные, согласно которым 70% из тех, кто «сидел на малолетке», возвращаются обратно. Их нужно постоянно контролировать, чем и занимаются правоохранительные органы, потому что это потенциальные преступники, ничего не имеющие за душой. Они мать родную зарежут, чтобы достать спиртное или наркотики, и тем, кто так ратует за их перевоспитание, я не желаю встретиться с ними «в темном углу».
«Наглая ложь от первого до последнего слова»
Через месяц после бунта, в апреле 2015 года в Ангарской колонии сменилось руководство. Сотрудников, на которых были жалобы, перевели в другие учреждения или отстранили от работы на время следствия. Нынешний начальник Алексей Белоусов утверждает, что ни разу не видел в АВК ни одного правозащитника, а журналисты освещают ситуацию однобоко.
– Я знаком со всеми материалами ОНК и мнениями так называемых правозащитников, — комментирует РП Белоусов. — Официально заявляю, что все это наглая ложь от первого до последнего слова. Один из них (правозащитников — РП.) отбывал наказание в колонии № 19, где я работал ранее, и сидел по особо тяжкой статье — за причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть потерпевшего. Он поэтому так про пытки «красиво» пишет — имел, вероятно, личный опыт. Одна из членов ОНК — мать заключенного, еще одна — сожительница заключенного. Все их действия призваны ослабить режим и «раскачать» ситуацию, потому что на общественное мнение легко повлиять такими рассказами про пытки на детях. Также могу сообщить, что действия общественников проплачены криминальными авторитетами, поэтому знайте, что, если вы не разобрались в ситуации и повторяете за непроверенным источником, вы тоже работаете на этих людей.
По словам Белоусова, ни до, ни после инцидента детей в колонии никто не пытал.
– У нас, знаете ли, не мальчики-одуванчики содержатся. Статьи, как правило, особо тяжкие. Я не отрицаю, что недоработки руководства могли быть, но говорить о пытках просто смешно: воспитанников регулярно осматривают медики, а за каждый синяк и ссадину приходится писать объяснительные. Мы детей регулярно вывозим в музеи, кино, театры, посещаем соревнования, выставки. Вот на рыбалке недавно с ними был. Да, у нас есть дети из «династий» заключенных, где ничего другого ребенок не видел. Есть такие, у которых даже дата рождения точно не установлена. Но есть и другие — те, которые выйдут и никогда сюда больше не вернутся. К этому мы и стремимся.
Корреспондент «Русской планеты» съездила в колонию по приглашению начальника с условием, что нам разрешат разговаривать о бунте с любым воспитанником и в любой момент посещения.
Урок этики в Ангарской воспитательной колонии. Фото: Мария Чернова / «Русская планета»
На уроке этики в школе при колонии один из мальчиков занят рисованием — готовится к конкурсу литературных стенгазет. Другой вышивает.
– Тема сегодняшнего урока «Учимся жить в мире и согласии», — начинает педагог Ирина Родионовна. — Кто как понимает, ребята, что значит жить в мире? Вот, к примеру, известная библейская мудрость: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую». Согласны с ней?
– Я согласен. Если все начнут друг другу мстить, в мире скоро никого не останется в живых, — вдруг выдает один из воспитанников.
Педагог изумленно-торжествующе улыбается — не ожидала сама. Однако уже через несколько минут на ее рассуждения, что добра в мире пусть немного, но больше, чем зла, мальчики спорят: «Зло сильнее, и его больше».
Добро добром, но у каждого из посетителей и персонала, включая учителей и самого начальника колонии, под рукой пульт с тревожной кнопкой.
Подростка лет пятнадцати зовут Влад. Сидит за убийство.
– Был пьяный. Нет, я его не знал, случайно познакомились, выпили, а наутро я увидел, что зарезал, — рассказывает Влад. — Сам ничего не помню. Нет, у нас такое не в порядке вещей. Ни в городе, ни в семье. Мама у меня работает продавцом в «Элеганте», это в Усолье-Сибирском. Отца нет. Что буду делать, когда выйду? Поеду домой, к матери.
«Дедовщину» Влад отрицает:
– Меня не бьют ни начальники, ни другие парни. Какие «бугры»? Нет ничего такого.
Другой осужденный, Алексей, тоже утверждает: никто никого здесь не бьет.
– Раньше тоже не было. Почему тогда погром был в марте? А я знаю? Я не участвовал, — заявляет парень. Ему уже 16, сообщает, что «из приличной семьи»: отец занимается лесом, а мать работает в ателье. На вопрос, почему тогда угонял машины, отвечает: «дурак был», не хотел просить денег у родителей.
(Учителя предупреждают, что насчет приличной семьи дети могут и приврать: мало кто расскажет, что родной отец не вылезает из тюрем, а дома бьют и ругаются).
– У нас недавно случай был. Мальчишка наш, победитель очередного городского конкурса, давал интервью. Рассказал, что родители у него врачи и сам он хочет учиться на доктора, — вспоминает директор вечерней школы при АВК Ирина Пескова. — У нас глаза округлились: парень отца с рождения не видел, а мать в тот момент в колонии сидела. Он придумал себе семью, какую ему бы хотелось.
«Льготное» общежитие. Фото: Мария Чернова / «Русская планета»
В «льготном» общежитии колонии — для примерных заключенных — занавески на окнах, телевизор с мультиками, аквариум, повсюду цветочные горшки. На первом этаже подростки моют полы.
Но в соседнем общежитии № 2, где и возник бунт, его следы видны отчетливо: сквозь свежую краску проглядывают следы копоти. Окна уже поставили новые, обстановка подчеркнуто аскетична. В огромной пустой комнате, где раньше был игровой зал с автоматами, стоят два одиноких бильярдных стола и пара стульев — это все развлечения для заключенных «из второй». Тем не менее, большинство осужденных толпятся именно тут. Худенький невысокий Миша провел в колонии Ангарска уже почти два года и ведет себя примерно, но в льготный корпус перебираться не хочет.
– Нет, не западло. Просто чем там лучше? Все то же самое. Ну, телевизор есть. Но это же не главное. Боюсь? Нет, кого мне тут бояться? — спрашивает он с вызовом: попробуй напугай. — Нет, не бьют здесь. И не били раньше. Почему бунт устроили? Да не бунт это. Так, бесились.
– Мы сами не понимаем толком, что же на самом деле тогда случилось, — признается Пескова. Она тоже утверждает, что ни одного общественника в АВК не видела, а каждую царапину у детей постоянно проверяют. — Когда ребята стали возвращаться из других СИЗО к нам, мы осторожно их расспрашивали. Они говорят хором одно: «Было весело. Мы бегали, крушили и ломали, чтобы было еще веселее».
Идем смотреть столовую. Там как раз готовятся подавать обед. Сегодня салат и на выбор либо борщ, либо суп с ячневой крупой, на второе — зразы, бигус или курица с овощами. Едят осужденные пять раз в день, на каждого выдают не менее 3600 килокалорий. «Как для спортсменов», — смеется повариха.
Из 10–12 опрошенных нами детей нашелся один заключенный, заявивший: «деды» заключенных били. И «за четыре кости», и «под весло» тоже ставили. Во время бунта он «бегал со всеми» и крушил все подряд.
– Нет, сейчас не бьют. Раньше было, — заявляет 16-летний Николай. — И сапогами, и кулаками. И персонал, и «бугры». Да, были такие, из старших. Человек 20 из сотни. Сейчас их нет уже в колонии.
– За что били?
– Забесплатно.
Сам он только недавно вернулся из СИЗО-6, куда уехал после бунта. Признается, что назад в Ангарскую колонию попросился сам.
– Как в СИЗО было?
– Жарко!
– Били?
– Да. Сильно били. Еще хуже, чем здесь было.
Белоусов подростка не перебивает.
– Ваша версия бунта? Вас тогда тут не было, но все же вы разговаривали потом с ребятами, персоналом? — спрашиваю у него.
– Моя версия — не били их тут смертным боем, как кричат правозащитники. Просто после погрома им надо как-то оправдаться. Они ведь не дураки, понимают, что им светит 321-я статья (дезорганизация изолирующих учреждений — РП.). Заметьте, сейчас никаких «бугров» в колонии нет: совершеннолетних у нас всего двое. Остальным 16–17 лет, еще одному пятнадцать. Если их всех били, почему тогда остальные молчат?
Шрамов от побоев с этого года, как говорит Николай, у него не осталось. Есть один с прошлого. Белоусов предлагает осмотреть заключенного и замечает: этот след может быть от чего угодно.
В иркутском ГУ ФСИН напоминают случай, когда один из заключенных взрослой колонии во время визита высокого начальства вышел с огромным синяком под глазом и жалобой на побои. Пока все молча переваривали информацию, начальник колонии подошел к нему, послюнявил палец и «полсиняка» оттер.
Директор вечерней школы Ирина Пескова уже написала в Общественную палату встречное обращение против дезинформации от правозащитников: «Нас всех лихорадит от того, что нас обливают грязью».
***
На условиях анонимности сотрудники ГУ ФСИН рассказали РП некоторые подробности мартовского бунта.
– Сам не видел, но есть информация, что в ту ночь ребятам сделали удачный перекид с воли, это когда посылку с запрещенными предметами заключенным перекидывают снаружи через забор. Там был спирт. Человек пять напились, о попойке стало известно дежурным. Они повели одного на медосвидетельствование, а остальные подняли бучу. Побежали в спальни с криками, что того бить повели. Всех на уши подняли, устроили пожар. Остальные ломанулись на улицу прямо через окна, били стекла, крушили мебель, — рассказывает собеседник. — А потом терять уже всем было нечего — давай носиться по всей колонии. Дежурных было от силы пятеро, не справиться с буйной толпой. Пришли оперативники, потом вызвали спецназ. Те давай сопротивляться. Двоих омоновцев они ранили, еще один оперативник пострадал. Слава Богу, не убили никого.
К 16-летнему Диме из Забайкалья в колонию приехала мама. Она надеется на УДО до Нового года. За кражу Диме сначала дали условный срок, но он нарушил комендантский час — после 22 часов пошел к своей девушке. Срок заменили на реальный. В марте Дима тоже участвовал в погроме.
– Какой уж тут Новый год, — говорит Белоусов, когда мама Димы уходит, — все получат еще один срок. Минимум по 321-й статье — пять лет лишения свободы.
ИСТОЧНИК http://irkutsk.rusplt.ru/index/kak_zhivet_angarskaya_koloniya_spustya_polgoda_posle_bunta-19292.html
