В издательстве АСТ в проекте «Ангедония» выходит книга Ольги Романовой «Бутырка. Тюремная тетрадь». Она представляет собой записи, которые Ольга Романова и ее муж Алексей Козлов вели во время его заключения в тюрьме
Книга описывает обыденные реалии «следственного» и «судебного» процесса в отношении «экономических» дел, а также знакомит с бытом и коррумпированным устройством современной российской пенитенциарной системы. Книга появится в продаже 27 июля. «Спектр» с любезного разрешения издателя Ильи Данишевского публикует фрагменты из этой книги.
БИЗНЕС ЗА РЕШЕТКОЙ: ДНЕВНИК АРЕСТОВАННОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ
Дневник был начат 25 августа 2008 года, почти через месяц после ареста. Тогда же, в конце августа, арестант написал обо всем, что с ним происходило с момента ареста до начала ведения дневника в режиме реального времени. Предприниматель А. теперь уже на свободе. Дневник публикуется с его согласия. В дневнике также содержатся наблюдения и размышления многих бизнесменов, а также чиновников, оказавшихся в той же ситуации. Орфография и стилистические особенности оригинала сохранены.
В офис явились люди в штатском (то ли 4, то ли 5 человек) и попросили проехать с ними в Следственное управление МВД РФ на Газетный переулок. На вопрос — почему в их сопровождении — прозвучал стандартный ответ: Вас вызывали на вчера, а Вы не явились. В подтверждение этих слов показывается какой-то листок бумаги с указанием моей фамилии и датой, 28 июля, и тут же исчезает во внутреннем кармане сотрудника МВД и больше нигде не фигурирует. Старший сотрудник МВД отбирает мобильный телефон, объясняя, что мне его отдаст следователь (полнейший обман), и мы направляемся к выходу. 10 минут сотрудник МВД остается на месте, ожидая опергруппу, которая будет проводить обыск.
По дороге к лифту я достаю из внутреннего кармана второй мобильный телефон и успеваю сделать один звонок — жене. Я предупреждаю, что задержан. При этом убираю телефон обратно в карман и обещаю больше не звонить.
У входа нас поджидает новенький седан «Инфинити», явно личный автомобиль кого-то из сотрудников МВД. Я предлагаю поехать на моей машине, тем более, что там находится мой паспорт. Мне говорят, что документы не нужны — и мы уезжаем.
Встреча со следователем производит неизгладимое впечатление. Верх цинизма. Мне объясняют, что за шесть дней руководства следственной группой она (следователь) полностью разобралась в сути моего дела (следствие к этому времени шло уже больше года) и приняла решение о моем задержании. На мой вопрос, почему бы меня сначала не допросить, и как, не видя и не зная человека, можно принимать столь серьезные решения, следователь закатывает глаза кверху и говорит, что это не нее решение.
Как выяснилось позже, в тюрьме, это сейчас своеобразный госстандарт. По заказным делам следствие идет около одного года, затем идет замена следователя на «попку» и через несколько дней он выносит решение об аресте. Практически все руководители компаний, которых я встречал в тюрьме, были арестованы по этому сценарию.
Далее у меня состоялся разговор «по душам» со следователем. Она взяла шпаргалку, написанную заказчиком моего дела (это было слишком очевидно), и начала задавать вопросы, параллельно изучая содержание моего мобильного телефона. При этом следователь пыталась убедить меня быть предельно откровенным, так как этот разговор без протокола и, возможно, меня отпустят. Эту чушь и ложь было смешно слушать, так что разговор не сложился. Попытка начать допрос официально тоже не удалась, так как выяснилось, что следователь не может установить мою личность без паспорта, а я отказался давать показания без адвоката, которого никто не предупреждал.
Возникла пауза, во время которой следователь долго рассказывала мне, что все адвокаты сволочи, их цель — заработать как можно больше денег. Единственный истинный друг обвиняемого — это следователь. Все ее подследственные, освобождаясь, чуть ли цветы ей дарят и благодарят за прекрасно проведенное время. На мой вопрос о наличии у нее экономического образования (все-таки полковник СК МВД, зам начальника отдела экономических преступлений) последовал ответ, что она юрист.
Далее последовал допрос, осмотр моих личных вещей, в результате которого ни флэшки, ни еще один телефонный аппарат обнаружены не были. Уже ближе к 23.00 меня доставили в изолятор временного содержания на Петровку, 38.
На следующий день состоялся так называемый суд об избрании мне меры пресечения. Суд Тверской, а правосудие Басманное. Как утверждают адвокаты, следователь лично печатала постановление суда об избрании мне меры пресечения еще до начала заседания. Им даже удалось заснять это на камеру мобильного телефона.
Представителя Генеральной прокуратуры особо не волновал исход дела. Он обсуждал по своему телефону- коммуникатору Nokia ценой около $1000 что-то очень веселое, постоянно поглядывая на свои часы Rolex Submariner зеленого (редкого) цвета.
Суд был короток, аргументация следствия, что я могу скрыться, была подкреплена железобетонным аргументом — наличием загранпаспорта. При этом следователь отказалась в присутствии судьи этот загранпаспорт изъять у моих адвокатов. Судья этого предпочла не заметить.
Далее — обратно на Петровку, 38, в сопровождении трех бойцов тюремного спецназа, ребят, которые прошли Чечню и были, пожалуй, единственными профи со стороны моих оппонентов. Всю дорогу они откровенно скучали, не понимая, почему ими «усилили» эмвэдэшных оперов (видимо, потому, что те разучились управляться втроем против одного). На мой вопрос о необходимости использования спецназа следователь ответила, чтобы я благодарил ее за то, что меня вчера брал не ОМОН или СОБР, а опер. Я предпочел бы, чтобы следователя отблагодарили наши налогоплательщики.
Вообще, следователь мне попался нервный, хамоватый и не умный. Узнав, что у зала суда дежурит TV, она в истерике прокричала мне перед выходом, что если ее фамилия прозвучит в прессе, то она не даст мне свидания с женой. На этот момент адвокаты вместе с женой покинули зал, а обращение следователя было направлено к жене. Я обратил на это внимание следователя. Тогда она прокричала — Вы передайте это жене, иначе не дам свидания. Я попросил у нее мобильный телефон (так как был лишен средств связи еще за день до этого), чтобы переговорить с женой. На этом истерика закончилась, так как телефон мне никто давать не захотел. В итоге «серая мышь» следователь не заинтересовала никого. Тем не менее, свидания она нам так и не дала.
На Петровке я сидел недолго, всего пять дней. Сока- мерник мне попался бывалый, за 50, четыре ходки, все за убийства. Первая в 16 лет. Как он мне сказал о себе, «лучше всего я умею одно — убивать». За время нашего общения он мне рассказал кучу баек из тюремной и лагерной жизни. Никаких движений в ИВС нет. Трехразовое питание и общение с сокамерниками. Мне повезло дважды. Во-первых, мой сокамерник более чем за 20 лет отсидки много прочитал и с ним можно было обсуждать вопросы истории и астрономии. Во-вторых, моей жене удалось передать мне на следующий день передачу, в которой были книги! И нормальная еда и одежда. Книги стали моими лучшими друзьями в тюрьме.
Комфортная одежда тоже играет важную роль. В тюрьме вообще самое важное — организация быта. Поскольку я заехал в ИВС в костюме, мне было комфортно получить джинсы и все такое. Сокамерники смотрят на костюмы как на космические аппараты. Один мой нынешний друг и коллега по несчастью заехал на Петровку не только в костюме, но еще и в рубашке с запонками. Попался ему такой же, как мне, бывалый сокамерник — кавказец, которому он подарил свою рубашку и костюм, когда получил джинсы (так как хранить и гладить костюмы негде). Реакция сокамерника была своеобразной: поблагодарив за подарок «Kiton-джан», он покрыл трехэтажым матом козлов-ментов, которые, по его мнению, отпороли у рубашки пуговицы на манжетах.
В Бутырку я попал 4 августа, в понедельник. Попасть должен был в СИЗО No5, но следователь, пытаясь осложнить мое общение с адвокатами и родственниками, в последний момент изменила свое решение. На прямой вопрос следователю адвокатов и жены — где наш подзащитный, она разводила руками — дескать, не знаю. Каково же было удивление адвокатов, когда в ответ на депутатский запрос МВД официально ответило, что в Бутырку (или СИЗО No2 или Из 77/2) я был помещен по прямому указанию следователя. Как я понимаю сейчас, сделано это было по нескольким причинам: во-первых, чтобы мои близкие не успели договориться с руководством той или иной тюрьмы о помещении в нормальные условия. Дальнейшие перемещения внутри тюрьмы, конечно, возможны, но это требует времени. И денег. Как правило, перед доставкой заключенного в тюрьму приезжают опера, которые пытаются договориться с руководством или отдельными сотрудниками СИЗО о том, чтобы обложить арестованного со всех сторон и не дать ему возможности контактировать с внешним миром, а может быть, и прессануть. Во- вторых, понервировать родственников и не дать возможности оперативного контакта с адвокатами.
НАС ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА: ТРИ УБИЙЦЫ И Я
Сегодня очередной раз общался с местным оперативником. Наши встречи проходят 2 раза в неделю. Я охотно обсуждаю все вопросы в нужном мне русле, ничего не пишу, стараюсь подвести его к обсуждению нейтральных тем.
Мне задается вопрос: «Ну что, подумали?». Я отвечаю — «Да, готов рассказать Вам о компании Х и ее акционере С. (это заказчик моего дела) все, что знаю преступного, а также о том, с кем меня этот С. познакомил, в том числе и с теми людьми, о которых Вы мне задаете вопросы».
Опер смотрит в свои записи. «У меня, — говорит, — про этого С. ничего нет. Подожди, — говорит, — я должен это уточнить».
Следующая встреча начинается со слов, что ему этот С. не интересен, а надо говорить лишь об одном чело- веке, М. Я задаю вопрос — так все же, что Вас и для че- го интересует. Опер злится, говорит, что об этом много раз уже говорил — нужны мои показания, что М. преступник. Как только эти показания оказываются у опера, этот М. сразу заезжает в тюрьму, а я выхожу.
«Позвольте, — говорю я, — но Ваша сделка нечестная, даже если Вы найдете в моих словах состав преступления, он, М., обладает иммунитетом и по любому сюда не заедет». Опер смотрит в свои бумажки, удивляется, но встреча опять заканчивается.
Очередная встреча начинается с нового предложения — я просто пишу, а меня просто выпускают под подписку о невыезде. Дальше, говорит опер, суд решит.
Хорошо, — говорю, — начну рассказ с того, что из- вестно мне из прессы — в середине 90-х годов у М. работал некто Френкель, обвиняемый в организации убийства Андрея Козлова. Но М. его уволил, так как Френкель баловался обналичкой.
Тут опер переходит на другую тему — знаю ли я, сколько стоит обналичка сейчас. Я подробно рассказываю ему, что дешевле и проще платить 13% подоходного налога и получать доход официально. И так далее. За обсуждением разных вариантов налоговых оптимизаций проходит еще час, наше время истекло. Встреча снова закончилась.
На сегодняшней встрече мне выдали официальный бланк чистосердечного признания. «Ну, — говорят, — пиши». «Постойте-ка, — говорю, — мы же говорили не о чистосердечном признании, а о некой интересующей Вас информации». «Да, — отвечает опер, — но других бланков у нас нет. Давайте, пишите здесь». «Нет, — говорю, мы так не договаривались». «Тогда пиши на чистых листах бумаги». Я предлагаю написать краткий перечень интернет-сайтов, где можно почитать об этом человеке в десятки раз больше, чем может быть известно мне. Опер понимает, что наш разговор возвращается к началу, злится, но время вышло. Меня пора вести в камеру.
Вечером из нашей камеры переводят последнего подследственного, сидящего по экономической статье. Вместе с ним уезжают холодильник и TV. Вместо него забрасывают 24-летнего паренька из Рязани, по статье 105 (убийство). Нас четыре человека. Три убийцы и я.
* * *
ЗА 85 000 РУБ. ОПЕРЧАСТЬ ЗАБЫЛА ОБО МНЕ НАВСЕГДА
Сегодня меня повезли в суд на продление меры пресечения. В отличие от первого суда, куда меня возил тюремный спецназ, сейчас заказчик сэкономил, и меня повезли на обычном автозаке вместе со всеми «судовыми». Это была ошибка заказчика, так как я смог по дороге познакомиться с давно сидящим по экономической статье бывшим сотрудником администрации президента. Этот, более опытный и старший человек (48 лет), был рад встретить нормального собеседника (равно как и я ). У нас было много времени, чтобы поговорить. Дело в том, что всех «судовых» выводят из камер в 7-7.30 утра и закрывают на общую сборку. Часов в 10-10.30 автозаки начинают развозить по судам. В судах попадаешь опять на сборку, далее, по приезду в тюрьму (часам к 7-8 вечера), опять попадаешь на сборку часов до 23-24. Все это время мы общались. Алексей, так зовут моего нового знакомого, рассказал, как можно обустроить быт в тюрьме, и взялся мне помочь в этом. Естественно, не бесплатно. За те же деньги он решит и ряд своих проблем.
Сегодня меня перевели в камеру Алексея! Нас в камере 3 человека (камера 4-местная). Расположена она в самом современном корпусе Бутырки — «Большой Спец». В камере есть стекла (даже двойные рамы), горячая вода, душ, мобильный телефон. Я подробно рассказал Алексею о своих проблемах с оперчастью. Он взялся решить этот вопрос, сделав ряд телефонных звонков.
Цена вопроса оказалась более чем скромная — порядка 85 000 рублей, из них 30 000 наличными. Ноутбук, обогреватели масляные (несколько штук) и канцтовары для оперчасти. После этого обо мне оперчасть забыла навсегда.
Источник: Спектр
