Вчера, 11 декабря 2018 года, в Кремле состоялось заседание Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека под председательством главы государства Владимира Путина. На этом заседании выступил руководитель межрегиональной общественной организации «Комитет против пыток», член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества Игорь Каляпин:
«Тема моего выступления – это проблема пыток, точнее проблема безнаказанности пыток. Михаил Александрович в своем вступительном слове мое выступление немножко анонсировал, я постараюсь не повторяться.
Я руковожу небольшой группой юристов, которая на протяжении последних восемнадцати лет представляет интересы потерпевших в уголовных процессах, именно связанных с превышением должностных полномочий. У нас это преступление именно так называется в нашем Уголовном кодексе.
Во-первых, почти все эти уголовные дела начинались с того, что органы Следственного комитета отказывали в возбуждении уголовного дела. Но это даже не самое грустное. Самое грустное в том, что они это делали многократно: по пять, десять, пятнадцать, двадцать раз. У нас совсем недавно в моем родном Нижнем Новгороде было прекращено в суде уголовное дело, которое дошло до суда и были предъявлены обвинения, и два сотрудника полиции сели на скамью подсудимых, но суд дело прекратил, потому что истек срок давности. Десять лет прошло. За десять лет наша правоохранительная система (Следственный комитет) не смогли осуществить правосудие.
И это, к сожалению, не единичный случай, у нас таких примеров много. Хотя, конечно, чаще всего просто у потерпевших кончается терпение, и они просто приходят к нам после какого-нибудь пятого, десятого «отказного» постановления и говорят: «Знаете что, ребят? Мы просто больше не хотим – мы хотим все это забыть, мы больше не верим в справедливость, мы не верим в то, что государство действительно хочет и может нас защитить, мы видим прямо противоположное».
Я в связи с этим хочу вспомнить очень резонансный случай, который произошел в 2012 году, когда в городе Казани, в отделе полиции «Дальний», был убит, замучен насмерть на допросе некий гражданин Назаров, который был задержан за совершение мелкой кражи в магазине. Это вызвало тогда большой общественный резонанс и, в частности, для проверки работы именно Следственного комитета в Казань выехал Александр Иванович Бастрыкин с целой комиссией. И там были вскрыты многочисленные факты укрывательства преступлений, которые совершали полицейские вот в этом конкретном отделе полиции «Дальний». Укрывательства сотрудниками Следственного комитета.
Александр Иванович Бастрыкин тогда принял, на мой взгляд, очень грамотное, мудрое, взвешенное решение: тогда был подписан Приказ № 20 о создании в структуре Следственного комитета Российской Федерации специального подразделения, которое должно было специализироваться на раскрытии вот именно этих преступлений – преступлений, совершаемых должностными лицами правоохранительных органов.
Создание такого спецподразделения устраняло конфликт интересов, с которым обычно сталкиваются следователи низового звена Следственного комитета при проверке и расследовании сообщений о преступлениях, связанных с пытками в полиции, с пытками в местах лишения свободы.
К сожалению, в этом спецподразделении в настоящее время работает тридцать шесть следователей на всю страну, на всю Российскую Федерацию: по восемь следователей работает в Москве и Санкт-Петербурге, и по два следователя в федеральных округах. То есть в моем родном Приволжском Федеральном округе – два следователя на территорию, на которой проживает четырнадцать миллионов человек.
В производстве этих спецподразделений Следственного комитета находится менее одного процента от общего количества уголовных дел указанной категории. Всё остальное расследуется обычными следственными отделами на местах, «на земле». Как расследуются – вот, я доложил…
Я думаю, что ни в одной другой профессии невозможно то, что происходит в нашем Следственном комитете. Лекарь, пекарь, слесарь… Наверное, никому у нас просто не дадут возможности на протяжении нескольких лет раз за разом выносить незаконные процессуальные решения. Подряд. Если у нас слесарь на заводе шесть, восемь, десять раз какую-то заготовку «запорет», ну, этого просто не произойдет – ему не дадут возможности этого сделать. Это возможно почему-то только у нас в Следственном комитете. Это могут делать люди, которые носят погоны.
Это не правозащитные организации, это прокуратура, это суд признают их работу, их процессуальные решения незаконными. И они вновь и вновь выносят точно такие же.
Владимир Владимирович. Я считаю, что для исправления этой ситуации необходимо реализовать вот эту идею Александра Ивановича Бастрыкина, я считаю, что вот это спецподразделение действительно способно оказать существенное влияние на исправление ситуации, я считаю, что, если сотрудники правоохранительных органов будут понимать, что за пытки наказывают – то они поймут и то, что пытать нельзя. Они найдут возможность работать законно. Они умеют это делать, кто не умеет – те, наверное, должны будут просто уволиться.
Сейчас, фактически, у нас запрет пыток носит абсолютно декларативный характер, у нас за нарушение этого запрета наказания, как правило, не следует. В подавляющем большинстве случаев. И это происходит и в Федеральной службе исполнения наказаний, и в полиции, и, к сожалению, сейчас появились сообщения о том, что пытки начали применять сотрудники Федеральной службы безопасности.
Проверять надо. Конечно. Конечно, надо проверять. Только качество проверок почему-то всегда не просто оставляет желать лучшего, а – ну, никуда… не выдерживает никакой критики.
Второе. Я думаю, что нам, наконец, нужно криминализировать пытку, нам нужно ввести в наш уголовный закон, в Уголовный кодекс самостоятельный состав преступления, который называется «Пытка». Сейчас у нас за это преступление предусмотрена ответственность, но эта ответственность почему-то разнесена, «размазана» по трем статья Уголовного кодекса, причем в разных разделах этого Уголовного кодекса.
В результате мы не имеем ни достоверной статистики («мы» – это общество, в том числе, прокуратура), мы в этом году, Россия, отчитывал перед Комитетом против пыток ООН, и у нас официальная делегация не могла представить официальную статистику. Когда нас спрашивают, сколько у вас возбуждено уголовных дел в Российской Федерации именно за пытки, у нас говорят: «Ну, вот по «триста второй» у нас два уголовных дела возбуждается в год». Спрашивают, «а почему так мало»? – А потому что у нас, в основном, ответственность несут по статье «двести восемьдесят шестой» – «Превышение должностных полномочий».
Но по этой статье еще много за что ответственность предусмотрена, не только за пытки. И мы в результате и сами не понимаем, что у нас с этим явлением происходит: сколько поступает заявлений, сколько возбуждается дел, сколько привлекается сотрудников… Нас Комитет против пыток ООН критикует уже лет двадцать, напоминая о том, что мы когда-то ратифицировали Конвенцию, которая предусматривает криминализацию пыток именно в качестве самостоятельного состава преступления.
На мой взгляд, в данном случае, это – оправданная критика, и я не понимаю, почему мы этого не делаем. У нас принципиальных каких-то противоречий с этими международными органами достаточно, а тут-то вот, совершенно, по-моему, искусственно созданная проблема, высосанная из пальца.
И бог с ним, с ооновским комитетом – нам, нашим правоприменителям эта статья, этот состав нужны.
Там в пояснительной записке есть конкретные предложения мое и моих коллег по тому, как мы видим вот этот состав преступления в нашем Уголовном кодексе.
И третье. Пытки чаще всего применяются в так называемых «закрытых учреждениях», они применяются «вдали от глаз», что называется: вдали от прокурорского надзора, в местах принудительного содержания, в колониях. И как практика показывает, ни ведомственный контроль со стороны ФСИН, ни прокурорский надзор с этой проблемой не справляются.
Предложения, которые были озвучены руководством Федеральной службы исполнения наказаний, в частности, о наращивании средств объективного контроля, об увеличении видеокамер и так далее, безусловно, правильные. И я не знаю, шестнадцать миллиардов – это много или мало, есть они или нет – но, если они есть, безусловно, их надо выделять на эти цели, но, на мой взгляд, эта мера недостаточна. Потому что дело не только в количестве камер, дело в том, кто смотрит эти видеозаписи, кто пользуется этими видеокамерами.
Вы посмотрите, вот «ярославская история» – она же очень в этом смысле показательная. Видеозапись-то была. Эти видеорегистраторы-то работали. Другое дело, что ни прокурор по надзору, ни начальник учреждения, ни следователь, который ее там просматривал – они же законного решения-то не приняли, они дело своевременно не возбудили… Неужели можно считать нормальной реакцию, когда мы узнаем об этом из «Новой газеты»?
Владимир Владимирович, я в связи с этим просто хочу сказать о том, что, наверное, нам нужно вернуться к вопросу о, во-первых, восстановлении правозащитных функций общественных наблюдательных комиссий – у нас сейчас в общественных наблюдательных комиссиях правозащитников почти не осталось.
Общественная палата, Совет Общественной палаты, который формирует наблюдательные комиссии, к сожалению, на мой взгляд, что называется, «не в теме»: они не интересуются проблемой соблюдения прав человека в местах принудительного содержания, они не знают ситуации там, они не знают правозащитного сообщества, они не понимают, кто и как там работает, они этим не интересуются.
У меня в связи с этим предложение: внести изменения в 76 Федеральный закон в части механизма формирования ОНК и предусмотреть формирование общественных наблюдательный комиссий совместно, например, с омбудсменом. Татьяна Николаевна Москалькова, она этой проблемой занимается, ей эти жалобы из мест лишения свободы и других мест принудительного содержания приходят. Давайте, пусть Общественная палата делает это совместно с ней.
И кроме того, я считаю, что в России должен быть создан Национальный превентивный механизм во главе с омбудсменом, при этом только не надо слепо копировать западный опыт: у нас большая страна, у нас много регионов, у нас огромное количество закрытых учреждений, которые разбросаны по лесам, в труднодоступных местах, и я полагаю, что у нас этот превентивный механизм должен состоять не только из омбудсмена, а вот как раз из омбудсмена и, может быть, совместно вот с этими общественными наблюдательными комиссиями, которые омбудсмен смог бы координировать и которые ему бы предоставляли независимую информацию. Вот это, наверное, был бы действительно оптимальный и очень эффективный механизм контроля.
Спасибо. У меня все».
