8% заключенных США содержатся в частных тюрьмах, а две крупнейшие тюремные компании торгуются на биржах. Это прибыльный бизнес, но у него есть свои риски и потенциальные конфликты интересов.
В разных штатах США частные тюрьмы вводили и запрещали ещё с 19 века — например, в 1844 году они были легализованы в Луизиане. Посидевший в луизианской тюрьме компании McHatton, Pratt, and Ward Дэвид Хайнс писал в своих мемуарах, что тюремщики «забыли об обязанностях по перевоспитанию и ввели самую строгую тиранию, чтобы зарабатывать доллары и центы на человеческом страдании».
Когда рабский труд был ещё разрешен, заключенных нередко воспринимали как рабов и использовали их бесплатный труд. Частные тюрьмы уже тогда работали как фабрики. Так, через пять лет после открытия первая частная тюрьма в Техасе стала самым крупным предприятием штата.
После Гражданской войны и отмены рабства в 1865 году приватизация тюрем только ускорилась. 13 поправка к Конституции запретила рабство и принудительный труд, «кроме как в наказание за преступление». Заключённых стало больше, поэтому бывшие работорговцы стали заниматься тюрьмами.
Трудом заключённых пользовались и крупные компании — например, сталелитейная фирма US Steel, которая первой в истории США достигла капитализации в $1 млрд. Журналист и активист Шейн Бауэр рассказывает, как сильно владельцы тюрем стремились к прибыли: например, Томас О’Коннор из Теннесси продавал тела погибших заключённых медицинской школе Нэшвилла.
Система была действительно прибыльной: например, в 1880–1904 годах 10% прибыли штата Алабама составляли именно налоги от частных тюрем, а в 1886 году комиссар США по труду отметил, что приватизированные тюрьмы приносят государству вчетверо больше прибыли, чем самостоятельное их содержание.
Если не брать в расчёт моральные или мортальные аспекты, лучшая тюремная система — та система, которая платит в казну штата больше всего налогов.
В отличие от рабовладельцев, у владельцев тюрем не было никакой мотивации заботиться о здоровье заключённых и условиях их содержания, поэтому смертность в некоторых тюрьмах доходила до 25% в год.
Согласно Бауэру, государство отказалось от приватизации тюрем (которая тогда называлась convict leasing — «сдача заключенных в аренду») не по моральным, а по экономическим соображениям: штаты купили собственные плантации и стали сами отправлять на них заключённых.
Эффективность труда обеспечивалась с помощью телесных наказаний: например, в Техасе бить заключенных плетью запретили в 1941 году, а в Арканзасе — только в 1968-м. Кроме того, за невыполнение нормативов заключённого могли отправить в одиночную камеру.
За надзор отвечали избранные заключённые. Они имели право, например, использовать оружие, чтобы предотвратить побег другого заключённого — за это «надзирателям» снижали сроки. В 1970 году Верховный суд признал эту систему неконституционной.
Начиная с 1970-х, после объявления Войны с наркотиками, число заключённых в тюрьмах стало расти — хотя до этого оно снижалось несмотря на общий рост населения. Одна из причин — программа политика Нельсона Рокфеллера: за любую попытку продать более двух унций (примерно 56 грамм) наркотиков он призывал сажать пожизненно без права на помилование. Программу не приняли, но минимальным наказанием за продажу больших объёмов наркотиков стали 15 лет заключения.
Кроме того, в 1984 году Конгресс стандартизировал систему приговоров. По замыслу, реформа была направлена против расовой и прочей дискриминации, но на деле привела к тому, что наказания стали жёстче, а сроки — длиннее. Таким образом, заключенных стало ещё больше.
Для растущего числа заключённых государству приходилось строить новые тюрьмы. Юрист-активист и бывший глава Национальной комиссии криминальной юстиции Стивен Донцигер объяснял: «Если уровень преступности растёт, нам нужно строить больше тюрем.
А если уровень преступности падает, это потому, что мы построили больше тюрем, — и если построить ещё больше тюрем, преступность упадет ещё ниже». Сложившийся порочный цикл получил название «тюремно-промышленный комплекс» — по аналогии с «военно-промышленным комплексом».
Государственная система исполнения наказаний США перестала справляться: тюрьмы оказались перенаселены. Из-за этого, например, в 1985 году пришлось отпустить на свободу 19 тысяч заключенных. Из-за государственной бюрократии тюрьмы действовали неэффективно. Например, тюремные закупки происходили по тендерной системе, которая работала медленно и в то же время давала организаторам тендеров возможности для мошенничества.
Некоторые сотрудники тюремной системы сочли, что частные тюремные компании могут решить проблему неэффективности. В 1983 году появилась первая в мире частная тюремная компания Corrections Corporation of America (теперь она называется CoreCivic), а в 1984 году году — Wackenhut Corporation (теперь GEO Group), — крупнейшие частные тюремные компании в США. Обе компании входят в индексы S&P, объединяющие американские компании со средней и низкой капитализацией.
CoreCivic основали глава республиканской партии Теннесси Томас Бистли, бизнесмен Роберт Крантс, занимавшийся недвижимостью, и Т. Дон Хатто — чиновник тюремной системы. Именно Хатто возглавил в 1970 году реформу тюремной системы Арканзаса, когда её признали неконституционной. А в 1984 году он стал президентом Американской исправительной ассоциации — такой статус помогал молодой частной компании повысить доверие и получать заказы.
К 1998 году у CoreCivic было всего пять тюрем, а к 2008 — уже 100 локаций. Выручка компании в 2008 году составила $1,5 млрд, а в 2019 — $1,9 млрд.
Сегодня труд заключенных — скорее источник экономии, чем прибыли: они выполняют работу, для которой тюрьмам иначе бы пришлось нанимать сторонних сотрудников. Например, они моют посуду или полы и получают за это, по закону 1979 года, $1 в день. Главный источник дохода частных тюрем — госфинансирование: государство платит за каждый день содержания одного заключенного установленную сумму.
По замыслу основателей CoreCivic и GEO Group, это сотрудничество должно было быть взаимовыгодным. Работавший в государственной тюрьме Хатто видел, сколько денег государство тратит впустую, и мог найти множество способов сэкономить.
Например, за счёт специальной архитектуры зданий с длинными хорошо просматриваемыми коридорами CoreCivic снизила количество охранников. Чем больше в тюрьме заключённых, тем дешевле обходится государству каждый из них: так, в конце 80-х государство платило CoreCivic по $33,01 в день за первых 310 заключенных и $7,88 за заключенных, начиная с 330-го.
Но зависимость от государственных контрактов — слабое место частных тюремных компаний. Успех их бизнеса (а значит, цена акций и сумма дивидендов) напрямую зависит от политических решений. Это отмечает, например, рейтинговая компания Fitch, поставившая в декабре 2020 года акциям CoreCivic рейтинг BB-.
В конце 90-х индустрия частных тюрем была на подъёме, CoreCivic строила новые объекты, и её акции стоили $146 за штуку. Но когда компании не удалось получить ожидаемые заказы, и её новые тюрьмы стояли пустыми, акции упали до 18 центов.
В начале 2000-х Джордж Буш-младший начал кампанию по борьбе с нелегальной иммиграцией, пустующие частные тюрьмы стали использоваться в качестве центров по удержанию иммигрантов — и акции снова начали расти: до $15 в 2007 году и $26 в 2015. Однако к показателям конца 90-х вернуться уже не удавалось.
В 2016 году Министерство юстиции администрации Обамы сравнило частные и государственные тюрьмы. Общее число заключённых начало снижаться, поэтому министерство рекомендовало не продлевать существующие контракты с частными тюрьмами — или, по крайней мере, свести их к минимуму.
Эта рекомендация не имела силы закона и касалась только федеральных тюрем (а большинство частных тюрем сотрудничают с властями штатов), но все равно ударила по акциям CoreCivic. Однако они снова выросли после избрания Трампа, а затем ещё раз после того, как Трамп объявил о деталях новой политики задержания нелегальных иммигрантов.
Большинство акций тюремных компаний (более 90%) находятся в составе фондов — например, крупнейшая индексная компания Vanguard владеет 15% акций CoreCivic. Фонды либо покупают целые индексы, либо используют тюремные акции в таком же качестве, как акции коммунальных компаний. Их выручка и прибыль больше зависит от долгосрочных контрактов с государством и меньше — от рыночной волатильности, поэтому такие акции можно использовать для баланса. Кроме того, они стабильно выплачивают дивиденды.
Власти и независимые учёные неоднократно проводили исследования и сравнивали частные тюрьмы с государственными. В одной из первых таких работ, исследовании Бюро помощи правосудия (2001), говорится, что частные тюрьмы в США отчасти выполнили свои обещания и в целом работают не хуже государственных тюрем.
Экономия оказалась не очень большой. Исследовали не считают частные тюрьмы неэффективными — просто экономическая польза от них оказалась не так очевидна. Во-первых, государство переняло у них некоторые меры по оптимизации, и гостюрьмы тоже стали работать эффективнее, а во-вторых, частных тюрем было слишком мало (на 2001 год — менее 5%), чтобы повлиять на общий государственный бюджет.
Количество инцидентов на тысячу заключенных в частных тюрьмах было ниже, чем в государственных. При этом, как отмечают авторы исследования, «частные компании показали, что могут быть столь же некомпетентны, как и государство».
Исследователи, которые изучили частные тюрьмы Англии и Уэльса в 1998–2012 годах, нашли в их работе плюсы и минусы. По их данным, частники показывают лучшие результаты по показателям, которые легко измерить: условиям содержания и активности заключённых. А гостюрьмы оказываются лучше по таким индикаторам, как порядок и безопасность заключённых, которые сложнее поддаются измерению.
По данным университета Нью-Мексико в Альбукерке, частные тюрьмы позволяют экономить деньги в краткосрочной перспективе. Но в долгосрочной оказываются чуть дороже государственных (на 1,5–3%), и кроме того, хуже борются с рецидивизмом.
Согласно статье профессора университета Луизианы в Новом Орлеане Дэвида Хея (2015), максимальной эффективности частные компании добиваются на этапе строительства — например, в Шотландии при строительстве одной тюрьмы строгого режима удалось сэкономить более 50%. Ещё один путь экономии — оптимизация числа сотрудников и их зарплат, на что уходит около двух третей стоимости содержания тюрьмы.
У такой оптимизации есть минусы. Из-за более низких зарплат частным тюрьмам приходится нанимать менее опытных сотрудников, и увеличивается текучка. Но, в отличие от государственных тюрем, частные могут нанимать работников не из профсоюза, чтобы экономить на кадрах без потерь в качестве. Кроме того, частные тюрьмы позволяют государству действовать более гибко: проще подписать новый контракт с тюрьмой, чем издавать новые законы.
Но у системы частных тюрем есть и недостатки, особенно в США. Например, в Великобритании и Австралии в частных тюрьмах постоянно присутствует государственный контролёр, а в США он приезжает только иногда — для составления отчётов.
Частные тюрьмы успешно лоббируют выгодное для себя законодательство: по данным за 1996–1997 годы, которые приводятся в статье Хея, чем больше в штате было частных тюрем, тем выше была доля тюремного заключения среди всех наказаний. Кроме того, США менее строго следят за исполнением контрактов и реже штрафуют корпорации за неисполнение условий.
Наконец, в отличие от других стран с частными тюрьмами, в США разрешено строительство так называемых «спекулятивных тюрем» (spec prisons). Компании строят их не под конкретный государственный заказ, а заранее, чтобы, когда у властей возникнет потребность в частной тюрьме, вести переговоры с позиции силы и добиваться более выгодных условий.
Частные тюрьмы критикуют за конфликт интересов: их цель — не снизить уровень преступности в обществе, а заработать как можно больше денег. Иногда ради этого тюрьмы идут на прямые преступления — например, как в случае скандала «дети за деньги» (kids for cash), когда двое судей принимали взятки от тюремных компаний и назначали подросткам максимально суровые сроки.
Кроме того, активисты описывают случаи плохого обращения с заключенными в частных тюрьмах и нарушения условий их содержания. Членам банды внутри тюрьмы разрешали избивать других заключённых, тех, кому нужна была медицинская помощь, игнорировали — чтобы привлечь внимание, они устраивали поджоги в своих камерах. Некоторые бывшие заключенные частных тюрем, испытавшие это на себе, сами стали активистами.
Активизм против частных тюрем усилился при Дональде Трампе. Он ввёл более строгую антииммиграционную политику и начал отправлять нелегальных иммигрантов в специальные центры, где, по некоторым сообщениям, детей разделяли с родителями. Частным компаниям принадлежит до 75% центров по удерживанию иммигрантов (и около 10% тюрем).
В знак протеста против этой политики коалиция из более чем 80 благотворительных и социальных организаций объявила кампанию #FamiliesBelongTogether («Семьи должны быть вместе»). Например, 14 февраля 2018 года активисты привели под окна квартиры Джейми Даймона, гендиректора банка JPMorgan, мексиканский ансамбль марьячи и призывали его «расстаться с тюрьмами».
Они добились своего: уже в 2019 году с частными тюрьмами отказались работать JPMorgan, а затем так же поступили Wells Fargo, Bank of America и еще ряд банков — все известные банковские партнеры GEO Group. CoreCivic и GEO Group от этого пострадали.
Из-за своей организационной формы (REIT) они выплачивали 90% прибыли акционерам, поэтому у них не было возможности создать финансовую подушку, и они зависели от кредитных средств.
Профессор права из Бостонского университета Дэвид Уэббер отмечает, что это один из первых примеров, когда активистская кампания с призывом изъятия капиталовложений носит не просто символическое значение, а напрямую вредит бизнесу.
Ещё одно направление активизма — призывы инвесторов к выводу средств из тюремных компаний. Например, студенты Гарварда в 2020 году подали иск против университета за то, что в индексные фонды, в которые инвестировал эндаумент университета, входят акции тюремных компаний: по их мнению, это нарушает университетский устав.
Общая сумма инвестиций, по оценке студентов, составляла $18 тысяч, а общий объём фонда — $40,9 млрд, и инвестор не может исключать из индекса отдельные компании, поэтому Гарвард пока не выполнил их требования.
Состав индексных фондов определяется автоматически — в них включаются все компании, входящие в определенный индекс (а в индексы компании попадают за свой размер). Именно индексные фонды являются крупнейшими акционерами тюремных компаний.
Крупнейший акционер CoreCivic и GEO Group, финансовая компания Vanguard, заявила, что «было бы крайне сложно эффективно управлять нашими фондами, если бы мы стремились отвечать на многочисленные социальные, политические и экологические опасения 20 млн наших клиентов и всего мирового сообщества». Поэтому активисты создали специальный сайт для поиска фондов, не включающих тюремные акции.
Кроме того, частные тюрьмы запретили в Калифорнии и ещё в нескольких штатах.
Компании начинают готовиться к возможному полному федеральному запрету частных тюрем — например, собираются предоставлять государству другие услуги или переключиться на продажу недвижимости, — и приспосабливаются к новым условиям. В 2019 году тюремные компании пытались договориться с небольшими банками и частными инвесторами.
В сентябре 2020 CoreCivic сменила организационную форму — с траста REIT на корпорацию типа C. Это значит, что дивидендные выплаты станут менее стабильными — то есть акции потеряют свое главное преимущество.
Из-за этого (а также из-за общей политической неопределенности) акции CoreCivic подешевели — с $17 в 2019 году до $6 в январе 2021. А капитализация за годы правления Трампа упала с $3,2 млрд после его инаугурации в начале 2017 года до примерно $850 млн в январе 2021, хотя компания продолжает получать новые контракты.
