— Эдуард Зиннурович, члены ОНК имеют возможность попасть в любую зону?
— Не возможность — право. У каждого из нас есть мандат, подписанный Александром Бречаловым, секретарем Общественной палаты. С этим документом можно открыть двери любого СИЗО, колонии, лишь уведомив тамошнее начальство за несколько часов. Разрешено использовать фото-, видеоаппаратуру.
Нас интересует, били осужденного или нет, оказывают ли медицинскую помощь, есть ли перенаселенность камер, что с питанием, в наличии ли простыни… На некоторые вещи даже прокурор не обращает внимания, потому что взгляд замыливается. А тут неожиданно приходит человек из ОНК, видит нарушения. Составляет акт, на который обязательно должна быть реакция. Адресата определяют с учетом конкретной ситуации.
— А почему вообще такой пристальный интерес к местам принудительного содержания? Ведь нет же общественного контроля соблюдения прав человека, например, в армии…
— А вы вслушайтесь: «места принудительного содержания». Между принуждением и нарушением прав человека очень тонкая грань. Здесь наибольшая вероятность того, что права могут быть нарушены.
Но не все так мрачно: система принудительного содержания меняется. Создаются реабилитационные центры, очень много грантовых денег вкладывается в ресоциализацию, чтобы заключенные получали образование, были адаптированы к моменту возвращения на свободу. Конкурсы творческие проводятся и т. п.
Есть общественные организации, фонды, которые помогают людям, делающим первые шаги за воротами колонии, предлагают бывшим осужденным работу, жилье.
Но интерес ОНК — условия несвободы. Комиссия помогает, даже когда у человека нет свиданий… Ищет родню.
— А ситуации «наоборот»: член ОНК находит какой-то ляп, а начальник колонии договаривается с проверяющим по-хорошему?
— Администрация с пеной у рта будет доказывать, что нет ляпа. Что в меню для осужденных мяса ровно столько, сколько требуется по нормативам.
Такое случалось в прошлом: меню в столовой меняли за час до нашего прибытия. Тогда от заключенных слышали: мол, почаще приезжайте, мы хоть нормально поедим…
Сейчас с питанием нормально. Много копий было сломано, собирались совещания по теме, создавали специальную комиссию, встречались с замначальника по тылу, привлекали технологов пищевых производств. Повторюсь: ситуация изменилась в лучшую сторону. И не только с питанием.
В зонах есть магазины, где раньше продавали продукты по завышенным ценам. Дорогущие сигареты! В женских колониях средства гигиены стоили почти вдвое дороже, чем в городских аптеках. Мы боролись с этим: приглашали экспертов из Москвы, спорили с краевым руководством ФСИН (за время моей работы в ОНК сменилось три начальника управления, ныне — четвертый). И сейчас в так называемых ларьках цены адекватные.
Повторюсь, это не отдельные достижения. Благодаря работе нашей комиссии произошли системные подвижки.
Женская колония в пос. Двубратском. Фото: Екатерина Юрченко
— А как проходят ваши «инспекции»?
— Приезжает не менее двух членов ОНК. Ходим, ищем неполадки. Общаемся с представителями администрации колонии, а потом — часа четыре приема осужденных по личным вопросам.
— Вы восемь лет занимаетесь этой деятельностью. Изменилась ли за прошедшее время система принудительного содержания?
— Вначале осужденные и подследственные не знали, кто мы такие, что за комиссия. Потому что многие приезжали в места не столь отдаленные как на экскурсию, ничего не меняя: советы по правам ребенка и правам человека, общественные советы при ФСИН и ГУВД… Надо признать, что мы сами тогда не знали своих возможностей в полной мере. Это сейчас каждого ступенчато готовят в кандидаты, в члены ОНК.
Изменилась ли система? Как-то в начале деятельности мы оказались в районном милицейском изоляторе временного содержания, разговаривали с начальником, и он между делом сообщил, что не дает задержанным простыней: «Зачем, чтобы они на них вешались?!»
Сейчас отношения в зонах и изоляторах стали более человечными. Вот пример. Женская колония, отбой в десять вечера, но — Олимпиада в Сочи, соревнования фигуристов после «Времени». А осужденные, как и мы на свободе, болеют не за американцев, а за наших. Обратились к членам ОНК, чтобы добились разрешения на телевизионный просмотр. В качестве исключения, но администрация колонии охотно пошла навстречу.
Неоднократно члены ОНК были в следственном изоляторе № 1 по жалобам кущевской банды. Цапок, Цеповяз забрасывали нас и прокуратуру жалобами. Да, нелюди, но надо быть нейтральными: за преступления суд накажет, однако унижать человека, издеваться над ним нельзя.
Возвращаясь к вопросу, отмечу, что эволюция налицо. Законы меняются. У заключенных появилось больше прав. Расширились и возможности членов ОНК, например, нас стали включать в комиссии по условно-досрочному освобождению. Правда, Госдума готовит поправки, которые ограничат наши полномочия.
— То есть?
— Сейчас член ОНК не попадет в зону, где отбывает наказание близкий родственник, — он может работать в других колониях. Но готовится поправка: если родственник сидит, ты не можешь быть членом ОНК вовсе.
— А у вас есть информация, в каком регионе чаще случаются нарушения прав человека в местах заключения?
— Мы готовим отчетность, и на ее основании Общественная палата РФ ведет статистику, но она не отражает реальной ситуации. Например, в Ростовской области выявлено наибольшее количество нарушений прав человека. Но это не удивительно, поскольку они — 23 члена ОНК — за год сделали более 700 посещений в места принудительного содержания. Просто лучше работают, чем мы, более активно.
Почему? Так получилось на этапе формирования региональной ОНК. На Кубани членов ОНК гораздо больше, чем на Дону, около сорока, но реально трудятся человек 10-12. Многие оказались обладателями заветного мандата, не представляя, чем будут заниматься. Например, один из них — председатель краевой организации «Российского союза ветеранов Афганистана». Формально он — член краевой ОНК, но я его ни разу не видел, не смог передать мандат.
Члены ОНК проверяют отдел МВД. Фото: личный архив
— А может ли членом наблюдательной комиссии быть человек, ранее осужденный?
— Может! Председатель ОНК Ростовской области имеет судимость, но она погашена.
— А откуда берутся у членов ОНК средства на осуществление деятельности?
— Средства — собственные. И это главный спорный момент внутри ОНК: одни считают, что государство или общество обязаны финансировать нашу деятельность. Другие, и я в том числе, что мы должны работать за свой счет. Потому что любая несамостоятельность (тем более финансовая) — зло. Главный принцип ОНК — независимость.
Но есть нюанс: в наблюдательную комиссию входят представители правозащитных организаций. «Материнская» организация, выдвинувшая своих членов в наблюдательную комиссию, может подать заявку на грант, чтобы ее товарищи осуществляли правозащитную деятельность в ОНК. Многие так и делают: на эти деньги печатают литературу, снимают офисы, создают центры реабилитации. Средства выделяют: например, Фонд Дерипаски перечислил ОНК внушительную сумму.
— Некоторые члены краевой ОНК довольно часто делают заявления или совершают поступки как публичные фигуры, но за рамками полномочий. Например, по вопросу незаконной застройки. Ваше отношение к подобной деятельности?
— Если эти заявления декларируются без упоминания ОНК — ради бога. Если со ссылкой на наблюдательную комиссию, то крайне отрицательно. К сожалению, этим брендом пытаются спекулировать.
— Вы защищаете права только осужденных или и тех, кто их охраняет? Ведь есть места, где зона — градообразующее предприятие. Одни сидят за колючей проволокой, другие — по эту сторону, но тоже «привязаны» к забору.
— Хороший вопрос. Формально те, кто охраняет, — вне нашего интереса, но… Возьмем краснодарский следственный изолятор № 1, что на Воронежской. Здание — памятник архитектуры, но при этом работает по прямому назначению. Там находятся люди: осужденные и контролеры. Условия невыносимы и для тех, и для других: чтобы спастись от жары, в камерах летом подушками окна затыкают. Ужас, но реально помочь невозможно: все упирается в недостаточность финансирования. Переполненность — главная проблема СИЗО и в Краснодаре, и в Армавире, и в Новороссийске. Ситуация в краснодарском СИЗО изменится, когда будет достроен современный изолятор в Белореченске — по европейским нормам, по 4 квадратных метра на каждого подследственного. Но этот долгострой, в который уже вложены огромные деньги, сегодня, можно сказать, законсервирован — ссылаются на кризис.
— А то, что в СИЗО, тюрьмах и колониях людей калечат или даже убивают, как это недавно произошло с подростком в Белореченске, — следствие именно этой проблемы? Или есть другие причины?
— Конечно, есть. И главная — кадровая проблема ФСИН. Сотрудников не хватает, в отдельных СИЗО и колониях недокомплект 50%. Зачастую на работу принимают слабо подготовленных, а то и вовсе случайных людей. Ведь из-за тяжелых условий работы, маленькой зарплаты, отсутствия нормального служебного жилья очередь из желающих устроиться сюда, прямо скажем, не стоит.
Вот и получается, что люди в погонах не умеют напрямую выстраивать работу со спецконтингентом, а пытаются контролировать ситуацию через «авторитетов». В результате осужденные боятся жаловаться, даже когда есть возможность. Например, нам в ОНК большинство жалоб передают не на приемах в колониях, а через родственников и адвокатов.
— А вы пытались изменить существующее положение дел? Можно ли вообще что-то сделать?
— В Белореченскую колонию часто приезжаем вместе с прокурорскими работниками. Сегодня после арестов и многочисленных проверок ситуация здесь нормализовалась.
А чтобы в корне поменять положение дел, нужно более тщательно отбирать сотрудников ФСИН и менять субкультуру спецконтингента. И, конечно, содержать осужденных в нормальных условиях, а не в переполненных изоляторах и колониях, обеспечить их доступной и качественной медицинской помощью.
— Может, поэтому президент страны предложил часть правонарушений перевести из Уголовного кодекса в Административный?
— Однозначно!
Из досье "МК"
Эдуард Идрисов, председатель региональной общественной организации «Комитет по противодействию коррупции». Председатель третьего созыва ОНК по Краснодарскому краю.Член совета при губернаторе по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. Кандидат политических наук. Родился в 1970 году в семье сотрудника МВД. Окончил государственную Академию права и социальных отношений. Автор монографии «Коррупция в российском обществе: проблема гражданского контроля». Независимый эксперт проектов нормативно-правовых актов в целях выведения в них положений, способствующих созданию условий для проявления коррупции. Независимый международный наблюдатель за выборами парламента в Белоруссии и Украине.
