Это мое первое публичное выступление после приговора, то есть после того, как мне было разрешено общаться. Спасибо Фонду «Социальное партнерство» и Елене Олеговне Малиной за эту возможность.
Я начну со слов благодарности тем людям, которые в самых разных формах помогали мне, пока я находился в СИЗО, под домашним арестом, пока шли суды. Это моя семья, это участники общественной кампании поддержки, члены Общественной наблюдательной комиссии Краснодарского края, журналисты, блогеры, мои ученые коллеги. Хочу в очередной раз сказать – я не совершал никаких преступлений, но до сих пор сидел бы, если бы не эти люди. Они выходили на митинг, в пикеты, направляли в суды поручительства и характеристики, писали и размещали статьи. Они не испугались явного и жесткого давления. Были, конечно, и те, кто испугался. Я могу понять этот страх, но принял для себя решение – с испуганными больше не общаться.
Особую благодарность я хочу выразить двум людям, которые организовали сегодняшний «круглый стол»: Валерию Васильевичу Борщову – члену Московской Хельсинкской группы, сопредседателю Ассоциации независимых общественных наблюдателей тюрем и полиции, члену Научно-методического совета при Генеральной прокуратуре РФ, и Любови Васильевне Волковой – президенту Фонда «Социальное партнерство». Они участвовали в моем деле очень активно. Именно благодаря им было пресечено одно из нарушений в отношении меня, а именно – доставка в суды конвоем Управления ФСБ. Чтобы было понятно – этот конвой возил меня в бронированном автозаке фирмы «Мерседес», в котором меня и держали до суда и после суда, иногда часами. Для СИЗО № 5 Краснодара, бывшей «внутренней тюрьмы Управления КГБ», это было обычной практикой. Я помню встречу с московскими правозащитниками в здании Первомайского суда 5 ноября прошлого года, когда они вместе с членами ОНК по Краснодарскому краю пытались найти меня в «клетках» под зданием суда и не нашли. Я могу представить, чего им стоило тогда добиться, чтобы меня «выдернули» из автозака для встречи. Еще раз – спасибо!
Тема нашего «круглого стола» обозначена, я буду стараться оставаться в рамках темы. Также надеюсь, что вопросы будут по теме. У нас не так много времени сегодня, чтобы говорить обо всем. Это довольно редкий случай, когда бы член ОНК сам оказался в СИЗО. Как профессор не могу удержаться от сравнения – это то, что в науке называют «естественным экспериментом». То есть, не то, чтобы я этого хотел, но раз уж так получилось, нужно использовать во благо. Мой личный опыт подтверждает очень высокую актуальность общественного контроля в местах принудительного содержания в условиях, когда государственный контроль является имитационным.
На своем примере и на примере СИЗО № 5 Краснодара я опишу нарушения и проблемы, которые требуют усиления общественного контроля за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания.
План следующий:
1. Нарушение нормы статьи 108 УПК при задержании члена Общественной наблюдательной комиссии.
2. Содержание в СИЗО до судебного решения.
3. Нарушения нормативов площади.
4. Нарушение нормативов передачи писем и избыточная цензура.
5. Использование выборочного ухудшения условий содержания.
6. Запрет посещения членами ОНК тех камер СИЗО, откуда не было жалоб.
7. Доставка в суд конвоем ФСБ.
8. Отсутствие информации о том, куда выводят из камеры.
Особо я хотел бы дать личную оценку качеству работы прокуратуры. Речь идет не только о контроле со стороны прокуратуры за условиями содержания, но и о фактическом отказе в законной защите члену моей семьи, против которого было совершено преступление.
Затем я отвечу на вопросы, и подискутируем.
Напомню, что против меня в прошлом году было возбуждено два уголовных дела. Первое по обвинению в том, что коммерческая организация – подрядчик ЮРРЦ провела социологическое исследование не за счет средств гранта администрации края, перечисленных ей ЮРРЦ, а за счет неких иных средств. Обвинение было предъявлено по статье 159 со значком 2, часть 3, то есть «мошенничество при получении социальных выплат». Второе – за то, что я похитил средства Кубанского госуниверситета со своей зарплатной карты. Статья 159 часть 1. Ни в первом, ни во втором случае не было ни события преступления, ни его состава. О сути этих фальсифицированных дел было сказано и написано много, повторяться не буду. Только подчеркну, что я признан политическим заключенным несколькими авторитетными организациями, в том числе правозащитным центром «Мемориал», международной организацией Human Rights Watch. Общее основание для включения меня в эти списки – «уголовное преследование осуществляется с нарушением права на справедливое судебное разбирательство».
Сегодняшний мой статус – лицо под подпиской о невыезде. Приговор Первомайского суда состоялся 2 апреля 2014 года, мне дали 3 года условно с двумя годами испытательного срока плюс 70 тысяч рублей штрафа. Апелляционные жалобы поданы и адвокатом М.А. Дубровиной, и мной. Нарушений при вынесении приговора было насколько много, что нам с адвокатом пришлось разделиться – в одну жалобу все не помещалось… Возможно, в мае состоится решение Краснодарского краевого суда по этим жалобам.
Первая проблема, о которой я буду говорить – в моем деле была грубо нарушена часть 12 статьи 108 УПК, которая требует, чтобы лицо, в производстве которого находится уголовное дело в отношении члена ОНК, незамедлительно уведомило о месте содержания под стражей секретаря Общественной палаты РФ, а также соответствующую Общественную наблюдательную комиссию. Это не было сделано. Уведомления следователя УФСБ, датированные 12 и 13 апреля, поступили по факсу в Общественную палату только 19 июня 2014 года. Аппарат Общественной палаты даже провел специальное служебное расследование, которое подтвердило – уведомления в апреле не поступали. Есть явные признаки фальсификации этих уведомлений. Необходимости направлять факсом ранее уже направленные уведомления у сотрудников УФСБ по Краснодарскому краю не было, следовательно, можно предположить, что ранее эти уведомления не направлялись. Более того, номера двух уведомлений совпадают. Так, один и тот же номер №11/13-13901031-11 имеют уведомления от 12 апреля 2013 года в ОНК Краснодарского края о задержании подозреваемого М.В. Саввы и от 13 апреля 2013 года в Общественную палату РФ об избрании в отношении Саввы М.В. меры пресечения в виде заключения под стражу. Подобное совпадение номеров является признаком фальсификации документов. Нарушена нумерация уведомлений. Так, уведомление от 12 апреля 2013 года имеет номер 11/13-13901031-12, а уведомление от 13 апреля 2013 года имеет номер 11/13-13901031-11, то есть более ранний. Подобное противоречие номеров и датировок является признаком фальсификации уведомлений.
Предусмотренный п. 12 ст. 108 УПК России особый порядок уведомлений в отношении членов общественных наблюдательных комиссий за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания имеет целью хотя бы частично оградить этих людей от преследований за правозащитную деятельность. Вероятность подобного преследования в настоящее время остается достаточно высокой. В силу этого вопросы соблюдения требований п. 12 ст. 108 УПК являются принципиально важными. В моем случае, а я был заместителем председателя ОНК Краснодарского края второго созыва, данный порядок не был соблюден.
Еще в феврале этого года моя жена в качестве моего защитника направила жалобу об этом случае главному военному прокурору. До сегодняшнего дня – молчание в ответ.
По этой проблеме я прошу помощи у ассоциации независимых общественных наблюдателей тюрем и полиции – необходимо коллективное напоминание в адрес главного военного прокурора о необходимости выполнять свои обязанности.
Вторая проблема – содержание в СИЗО без постановления суда о содержании под стражей. Меня задержали 12 апреля 2013 года в Управлении ФСБ на основании постановления следователя и сразу же по специальному навесному переходу на уровне третьего этажа перевели в СИЗО № 5. Поместили в камеру № 6, где уже было 2 человека на площади 9,5 квадратных метра. То есть о нарушении нормативов площади я знаю не по наслышке. 4 квадратных нормативных метра умножаем на 3 человека – получается 12, явно больше, чем 9,5. Я извиняюсь за эти элементарные подсчеты. В нашей аудитории все, конечно, считать умеют. Это я для сотрудников прокуратуры умножаю… Когда в тот же вечер после звонка моей жены члены ОНК И.Н. Дубовицкая и Т.А. Рудакова пришли в СИЗО № 5 проверить условия содержания, они не нашли меня там. Для меня, в отсутствие информации, все выглядело очень загадочно. Не успел еще разложить деревянную раскладушку в камере, как по команде собираю вещи, спускаюсь вниз. Сдаю матрас, кружку, меня выводят во двор и помещают в тот самый бронированный автозак «Мерседес». И примерно три часа я сижу в нем, при этом он никуда не едет. Меня просто прятали от членов ОНК. Уже поздно вечером меня привезли в ИВС на улице Леваневского в Краснодаре. Там на следующее утро меня и нашли Дубовицкая и Рудакова, и я смог рассказать о произошедшем. Особое спасибо Ирине Николаевне и Татьяне Андреевне – они сразу же разрушили информационную закрытость, в которой следствие всегда крайне заинтересовано. В тот же день скорый Октябрьский суд принял решение принял решение о содержании под стражей на 2 месяца. Оснований для содержания под стражей не было, но в России большинство судей воспринимают себя как часть конвейера. Кроме того, судьи зависят от ФСБ через механизм спецпроверок при назначении на должность. После суда я оказался в СИЗО № 5 уже, так сказать, на законных основаниях, в той же камере № 6, вновь втроем. Но буквально в течение часа третьего подследственного увели, и далее я находился в камере вдвоем. Что интересно – оформляли меня во второй раз заново, как будто за сутки перед этим меня там и не было. Возникает вопрос: зачем прятали? Вероятно, по двум причинам: чтобы скрыть нарушение со своей стороны (направление в СИЗО без судебного решения), и чтобы не допустить моего общения с членами ОНК. Полная информационная блокада – это один из способов давления. Человек в условиях отсутствия информации дезориентируется, и его легче обманывать.
Выводы по этому эпизоду: если мы предполагаем, что на человека будут давить, находить его нужно как можно быстрее. А для этого проверять автозаки, в которых иногда прячут подследственных и заключенных.
Необходимо обжаловать в Конституционном суде практику специальных проверок судей и прокуроров сотрудниками ФСБ. Фактически речь идет о допуске к профессиональной деятельности. О какой независимости судьи или прокурора можно говорить, если он зависит от проводящей спецпроверку ФСБ? Я уверен, что после прекращения спецпроверок станет меньше заключений под стражу на этапе до суда. В настоящее время ходатайство следователя автоматически поддерживается прокуратурой и штампуется судом. И это является способом давления: «Все равно будешь сидеть! Признавайся!».
Необходимо добиваться исключения из УК и УПК формулировок, фактически оставляющих на усмотрение судьи применение санкции. Например, статья 108 УПК установила, что по целому ряду статей, в том числе 159, недопустимо заключение под стражу в качестве меры пресечения, если преступление совершено «в сфере предпринимательской деятельности». И начинаются очень вольные трактовки этой самой предпринимательской деятельности следователями и судами. Цель – все-таки «закрыть» человека и там давить на него.
Необходимо существенно сокращать перечень статей, по которым человека можно без суда фактически объявить виновным, поместив под стражу. Я понимаю, насколько это сложно в условиях глубоко больной российской системы так называемого правосудия. Но добиваться этого необходимо, иначе система будет наносить все больший вред обществу.
Третья проблема – нарушение нормативов площади. В СИЗО № 5 всего 13 одинаковых по площади камер. Я в полицейских автозаках по дороге в суд общался с несколькими обитателями СИЗО № 5. Все находились в камерах по трое. Я также в первый день находился в камере втроем. При этом примерно раз в месяц надзирающий прокурор обходит камеры СИЗО № 5. Я предполагаю, что он знает нормативы, установленные статьей 23 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений». И ничего не происходит! Что такое находиться 23 часа в сутки в такой камере втроем? Представьте, что вся площадь камеры заставлена спальными местами – две шконки и деревянная раскладушка. Передвигаться невозможно. От острой гиподинамии человек превращается, как мы шутили, в «мраморную говядину». Это невозможно оправдать никакими объективными причинами. Причина, по моей оценке, в отношении ко всем находящимся там как к преступникам (хотя это не так), которые «заслужили» пыточные условия содержания. Хотелось бы обязательной стажировки для надзирающих прокуроров в таких камерах, хотя бы на несколько дней.
По этой проблеме необходимо по результатам общественного контроля, проводимого членами ОНК, требовать от прокуратуры принятия мер прокурорского реагирования. Я бы назвал это принуждением к выполнению служебного долга. Кроме того, возможны обращения в суд о закрытии тех СИЗО, спецприемников и изоляторов временного содержания, в которых нарушаются требования российского законодательства и признанных Россией международных норм. Я напомню пример обращения Сурена Газаряна в Прикубанский суд Краснодара о закрытии спецприемника в городе Туапсе. Я тогда выступил в суде в качестве свидетеля как член ОНК, который был в этом заведении с инспекциями.
Четвертая проблема – нарушение нормативов передачи писем и избыточная цензура в СИЗО № 5. Письма находящимся под стражей должны передаваться в течение 3 дней. У меня был случай, когда я осенью прошлого года не получал письма в течение 5 недель. При этом моя семья направляла мне только заказные письма. После моего письменного заявления на имя начальника СИЗО мне передали 28 писем сразу. Уже оказавшись под домашним арестом и получив возможность общаться, я узнал, что от половины до двух третей всех писем мне не передавали. Так, я не получил ни одного письма от своих студентов. Конечно, не передавать письма – это способ давления. Безусловно, такие формы «пресса» должны быть исключены. Вопрос – как это контролировать? Я же не знаю, сидя в камере, кто и сколько мне написал?
Думаю, что одним из вопросов, адресованных руководству учреждений в ходе инспекций членов ОНК, должен быть вопрос об учете поступивших и переданных писем. Когда поступило письмо, когда его отдали, сколько писем и почему не передали. Вопрос об обоснованности цензурных запретов очень важен, и он практически не затрагивается в ходе общественного контроля. Цензура писем остается «искусством свободных тюремных художников» - что они хотят, то и не пропускают. Формулировка: «сведения, имеющие значение для уголовного дела» является слишком широкой, особенно если ее сознательно широко трактовать. Например, 27 апреля в Чистяковской роще состоялся митинг в мою поддержку. Какое значение эта информация имеет для хода уголовного дела? Никакого, особенно если вспомнить о принципе равенства обвинения и защиты. Тем не менее, письма, содержащие информацию о митинге, не пропускаются.
Пятая проблема – выборочное ухудшение условий содержания. Ко мне это было применено. 28 мая прошлого года меня с сокамерником без объяснения причин перевели в камеру, где телевизора и кондиционера не было, а вот грибка на стенах и потолке было много. Когда я обратился с заявлением на имя начальника СИЗО с просьбой разрешить принять от моих родственников телевизор, мне было отказано. Причина – мало электричества. Передача телевизоров, кондиционеров, холодильников является обычным делом в СИЗО № 5. Но не для меня. В моем заявлении была жалоба также на грибок в камере. Проблему грибка решили – потолок и стены покрасили 3 июля, пока мы были на прогулке. Вместо часа гуляли 4 часа под дождем, до сих пор помню. По моим подсчетам. В СИЗО № 5 из 13 только две таких специальных камеры… К надзирающему прокурору я обращался по поводу ухудшения условий содержания несколько раз, без малейшей пользы. Я думаю, что люди, воспринимающие находящихся за решеткой в качестве врагов, слишком глубоко деформированы психологически, чтобы работать в надзирающих органах… Телевизор разрешили передать только в октябре. Думаю, в результате посещения СИЗО № 5 прокурором края. Но если такие незначительные проблемы разрешаются только в результате вмешательства прокурора края – это дефект системы. Совершенно очевидно, что информационная блокада в результате такого выборочного ухудшения условий содержания – форма давления на человека.
Необходимо введение поправками в ФЗ-103 и в УИК категорического запрета на выборочное ухудшение условий содержания. Условия содержания в границах норматива могут ухудшаться или для всех, или ни для кого.
Шестая проблема – запрет для членов ОНК посещать те камеры СИЗО № 5, откуда не было жалоб. Об этой проблеме я знаю от Татьяны Андреевны Рудаковой, члена ОНК Краснодарского края первого и второго созывов. Если я ее неправильно понял – она меня поправит. В ходе ее первого посещения СИЗО № 5 она могла посещать все камеры, однако затем членов ОНК пропускали только ко мне и к тем, кто подавал жалобы через родственников в ОНК… Федеральный закон, регламентирующий деятельность ОНК, четко говорит о праве посещения камер без ограничений. Так что этот запрет, если он еще существует, должен быть отменен. Я уверен, что это – чье-то устное распоряжение. Этот запрет направлен на поддержание информационной закрытости СИЗО № 5, которая является отличительным признаком данного заведения.
По данной проблеме необходимо обращение в прокуратуру Краснодарского края членов ОНК, которые сталкивались с этим незаконным запретом.
Седьмая проблема – доставка в суд из СИЗО № 5 конвоем УФСБ, о чем я уже упоминал. Конвой УФСБ означает, что человек находится не в клетке под зданием суда, а в автозаке все время ожидания до суда и после суда. Цель – обеспечить информационную блокаду, а также иметь дополнительную возможность сделать предложение. Например: «Признайтесь. Получите по минимуму». Это точная цитата… В отношении меня эта проблема была решена после 5 ноября прошлого года. После первого заседания суда меня возил полицейский конвой. Это давало возможность общаться. Конвой УФСБ – это проблема, но ее решение нужно далеко не всем. Тем, кто на все согласился, все признал и все подписал, конвой УФСБ удобнее.
Восьмая проблема – отсутствие информации о том, куда выводят из камеры. Представьте: открывается окно кормушки, и вы слышите – «Собирайтесь!». Куда? Если к адвокату, то нужно брать какие-то бумаги, если на свидание, то их брать нельзя. Я обращался с этим к надзирающему прокурору, но без малейшего результата.
Необходимо внести в правила внутреннего распорядка норму об обязательности сообщать, куда выводят человека из камеры.
Многих из названных мной проблем не было бы, если бы сотрудники прокуратуры выполняли свой служебный долг. Дополнительно к тому, что уже прозвучало, расскажу о том, как уводят от ответственности человека, который участвовал в кампании запугивания мой жены. В таких случаях, как мой, фальсификаторы уголовного дела стремятся к полной информационной тишине. С учетом явной придуманности обвинения для них важно, чтобы о деле никто ничего не знал. Универсальный инструмент – запугивание. 24 апреля 2013 года Елена Владимировна Савва на форуме kuban.ru обнаружила текст пользователя этого сайта под ником «Слуга народа». Цитирую текст, он очень показателен: «это оперативная информация, пока фамилий нет, так как студенты боятся мести коллег Саввы и не хотят заявления, но мы кого-нибудь найдем. Лично Савва ничего ни у кого не вымогал, но есть оперативная информация о людях, которые платили посредникам за экзамены у Саввы и его жены. Кроме того, подельница задержанного уже раскололась и дает признательные показания, думаю, что к суду Савве М.В. предъявят новые более серьезные обвинения». Интересно: «оперативная информация», «мы найдем». Моя жена направляет 30 апреля 2013 года в прокуратуру и в следственный комитет заявление о возбуждении уголовного дела по факту клеветы. Это заявление поступило в отдел полиции Карасунского округа 21 мая 2013 года. Около года от этого отдела полиции не было никакой информации. Через некоторое время после обращения Елены Савва в прокуратуру Краснодарского края 19 февраля 2014 года пришел ответ, подписанный уполномоченным в должности дознавателя старшим лейтенантом А.В. Соловьевым и утвержденный начальником отдела полиции Карасунского округа Краснодара полковником И.И. Горловым. Этот ответ датирован почему-то еще 30 мая 2013 года. Ответ отказной, и я обязан процитировать главное основание отказа: «в данном случае прямой клеветы в отношении супругов Савва нет, так как смысл текста идет о посредниках». Фраза «Смысл текста идет» сама по себе хороша. Но главное – это новация. Я так понимаю, что теперь можно смело говорить о том, что любой полицейский чиновник берет взятки, и за это ничего не будет. Если уточнять, что он берет взятки через посредников. Интересно, коллеги-полицейские Соловьева и Горлова оценят этот прецедент? Важно, что роль прокуратуры сводилась к посредничеству при пересылке писем. Так, заместитель прокурора Карасунского округа Краснодара В.В. Улетов ограничился тем, что просто переслал нам письмо полицейского «уполномоченного по должности дознавателя».
Найти «Слугу народа» нетрудно, он по-прежнему трудится в интернете. Его просто не хотят найти и наказать. Кстати, 11 мая 2013 года в адрес Елены Савва в интернете тот же «Слуга народа» уже заявлял, что жена Саввы скоро будет заключена под стражу. Зимой 2014 года тот же «Слуга народа» появился в обсуждении темы о задержании по административному делу гражданского активиста Игоря Харченко, члена группы моей поддержки.
Буквально вчера моя жена направила через сайт прокуратуры края очередную жалобу по факту клеветы с требованиями принять меры прокурорского реагирования для возбуждения уголовного дела в отношении «Слуги народа» и в отношении бездействия сотрудников полиции Карасунского округа Краснодара. Пока в России хотя бы жалобы на нарушения закона не запрещены.
Давление оказывалось и другими способами. Так, один из свидетелей обвинения, начальник учебного управления КубГУ, давая показания в суде, заявила зачем-то, хотя это никак не было связано с ее показаниями, что в отношении доцента Елены Савва проводится служебная проверка, потому что у нее не все хорошо с трудовой дисциплиной. Правда, другие должностные лица университета факт такой проверки официально не подтвердили.
