Генпрокуратура признала АУЕ («арестантский уклад един», «арестантское уркаганское единство») общественным движением, а затем Верховный суд по иску генпрокурора Краснова признал общественное движение АУЕ экстремистским и запретил в РФ.
Надзорное ведомство сообщает нам: «В судебном заседании установлено, что АУЕ является хорошо структурированной и управляемой организацией — молодежным движением экстремистской направленности. В рамках движения и в его интересах участниками АУЕ совершались экстремистские правонарушения, а также массовые беспорядки».
Последние два слова цитаты — ключевые. О феномене АУЕ говорят много лет, из распечатанных записок, стенограмм, докладов, законопроектов можно построить дамбу на реке среднего водостока (толку было б столько же). И вот — проснулись.
Что случилось? Технологическая реакция на Хабаровск и Беларусь, превентивные меры? (Генпрокурор, кстати, в иске определил АУЕ как «международное общественное движение»). Да, это не плюшевые розовые единороги девочек из «Нового величия», это не мальчики в белых кедах, что на Тверской скандировали «Гриффиндор! Гриффиндор!», это не книжники и философы из БАРСа («Балтийского авангарда русского сопротивления»). Это — дикое поле, что начинается, конечно, не сразу за Москвой и крупными городами, но разглядеть территорию тьмы — было б желание — можно. И эта территория подвижна.
Массовые беспорядки в интернатах Дальнего Востока (Хилок), в воспитательных колониях Сибири (Ангарск, Канск), в учреждениях для девиантных подростков (Рефтинский) — прежде не тревожили. Как и избиения подростками за пару часов в центре Петербурга (Таврический сад и рядом) 16 человек, включая старуху (это два года назад), или серийные суициды в сиротском общежитии при техникуме (Могойтуй).
Три года назад старший помощник председателя СКР Игорь Комиссаров в Госдуме отчитал коллегу из МВД: «Мы, наверное, живем с вами в параллельном мире. Я не знаю, где вы работаете, но вы абсолютно не представляете себе ситуацию, которая творится. За свои слова я готов ответить. Ситуация родилась лет шесть назад, когда я прибыл в Забайкальский край, там, где девятилетний мальчик подвергался систематическому сексуальному насилию. Вот там были школьные тетрадочки, где было написано: положенец, смотрящий, вор в законе. Не только у этого ребенка, это оказалось у каждого в детдоме. Приехала масса чиновников. Меня спрашивают: что так много машин приехало? Я говорю, знаете, тут такое ЧП случилось, ребенка малолетнего изнасиловали здесь, в интернате.
Мне говорят: вы знаете, у нас в каждой школе в Забайкальском крае есть столы для опущенных.
Я говорю — не может быть. Вот это все подтвердилось. То, что в каждой школе есть общак. Почему вы об этом не знаете? Вы работаете в МВД!»
Список того, что делалось адептами АУЕ и под лозунгами АУЕ, слишком велик. Но все это было для государства мимо.
Когда шла речь о наших детях (а в Забайкалье, в оренбургских степях, в Сибири тоже пока родятся дети) и в АУЕ втягивали даже младшеклассников из благополучных семей — это государство волновало несильно. Законопроект о запрете АУЕ провалился, отвергнутый правительственной комиссией. И вот теперь государство озаботилось. Зажгло — как говорят бабки в Сибири. Подгорело — как говорит юность.
Несмотря ни на что, в части регионов многочисленные сетевые ресурсы, пропагандирующие АУЕ, все же блокировались — по суду. Но при чем тут интернет, если «криминальная субкультура», «молодежная субкультура» (до дефиниций Генпрокуратуры и Верховного суда АУЕ называли именно так) — это повседневность огромных российских пространств, и возникла она задолго до изобретения первого компьютера?
С государством удивительно (но не впервые) совпала и модная фейсбучная общественность. Да и немодная, кстати, тоже. Например, до чеканной констатации вице-премьером Забайкалья А. Ванчиковой — «никакого АУЕ не существует» — было выступление заведующей (в том же крае) региональным центром доступа к ресурсам Президентской библиотеки им. Ельцина Л. Титаревой: «Это не движение, а обычная субкультура, которая была раздута журналистами», «это романтизм» (цитаты из «Чита.ру»).
Ну а вот несколько цитат из продвинутых столичных интеллектуалов, оставленных на сайте «Новой» и в соцсетях, — это по поводу наших материалов об АУЕ: «далеко не все различают социальные проблемы и виртуальную игру», «пример моральной паники», «модный всероссийский мем». Или: «ностальгия и ретромания по 90-м + гопосексуальность + глобальный тренд на контркультуру по всему миру. У нас нет гетто и черных гангстеров, зато есть АУЕ. Это именно что игра». «Да и смысл АУЕ растворился в постиронии». Или: «метафора», «городской фольклор».
Пусть так, пусть АУЕ лишь феномен массового сознания, массовая тульпа, глюк (ведь организации-то с офисом нет!), гопник-стайл и — ничего серьезного (лишь бы не курили).
Пусть так, пусть АУЕ лишь феномен массового сознания, массовая тульпа, глюк (ведь организации-то с офисом нет!), гопник-стайл и — ничего серьезного (лишь бы не курили).
Действительно: не считать же Забайкалье, Бурятию, Прибайкалье и т. д. чем-то серьезным.
Но что сейчас не мем? Сталин не мем? А сегодняшний Кремль? Культура? Патриотизм? Православие? И вот что странно: не замечаете, что под хиханьки и хаханьки все это — и культура, и патриотизм, и православие, и Кремль — давно с криминальным подтекстом или акцентом?
АУЕ — это не мем, не городской фольклор. Это «Повелитель мух». Это та самая вполне осязаемая, реальная, облепленная мухами свиная голова, которую в дар/жертву Зверю приносили оставшиеся одни и напуганные дети. Выяснив позже, что Зверь — у них внутри. Газета не позволяет пока ее доставить каждому читателю на дом, поэтому воспользуюсь все-таки «мемами» из нашей общей культуры.
В развязке английского романа-параболы детей — тех, кто выжил в разборках, — спасают от них самих взрослые. У нас финал открыт.
Пока нам обозначают, что те, кто у нас за взрослых, хотят побороться за наших детей. Как они это умеют, мы представляем.
Тюрьма — наша скрепа, АУЕ — это ризома, это неформальный образ жизни, это сетевая структура, это свод понятий, по которому живут на бескрайних российских равнинах. Как российское государство начнет подрывать свои устои — пока неясно. Если это начнется и закончится борьбой лишь с интернет-ресурсами, а не пересмотром федеративной политики, межбюджетных отношений, не реальной внутренней деколонизацией, то все это — мертвому припарки.
Три мнения экспертов
— Интересна реакция Москвы на проблему АУЕ: это страшилка, не более, это только модный мем, игра и провокация в соцсетях.
— Реакция москвичей понятна. Москва совершенно другая планета. Есть страны, а есть крупнейшие города, которые между собой похожи больше, чем со своими странами. Москва должна сравниваться с Парижем и Берлином, а не с Иркутском и Читой. Поэтому от москвичей ждать понимания сложно. Что касается субкультуры АУЕ, я корни ее помню прекрасно. Таких масштабов и накала это не достигало, но все к тому шло. В начале 80-х в моей школе (а я закончил в высшей степени среднюю школу, абсолютно, по всем параметрам) было нормой бравировать блатной стилистикой, приносить какие-то словечки, рассказывать о том, что вот, знакомый сидел. Один из нашего класса, пока мы учились в седьмом-восьмом, уже загремел, сели двое из тех, кто учились на пару лет старше, и всеми это обсуждалось, для кого-то они были драматическими героями, а потом сел еще парень, который годом младше учился. Так что у нас это была почти рутина. И тогда в школу притаскивали эту субкультуру со всеми ее отношениями — отъемом денег, выстраиванием иерархии, попытками кого-то сделать постоянно подавляемым и над ним измываться, все это было. Не было лишь так организовано, как сейчас, и в этом напрямую не участвовали «сидельцы». Организованными тогда были группировки — по районам, они уже выглядели как банды.
Тогда тоже был кризис социальный, и выход искали, искали стилистику, эстетику, образ жизни, которые бы помогали избавиться от надоевшей, уже истлевшей эстетики пионерии и комсомолии, хотелось другого. Чего? Вот перед нами представал блатной мир. При этом, скажем, старшее поколение искало выход в образе Сталина. Таксисты с его портретами на лобовом стекле, кустарные календари с ним. Сталин не как «отец народов», а как альтернатива Брежневу. И еще была интересная тенденция: появились подростки, культивировавшие эстетику нацизма. Взяв ее из советских фильмов про войну, про Штирлица, они произносили фразы на немецком, не понимая их смысла, зиговали друг другу, свастику рисовали… Ничего осмысленного, никакой идеологии в этом не было, это был способ уйти от позднесоветской риторики и стилистики.
Наверное, параллель напрашивается: сейчас опять ищут выхода, чего-то без официоза, чего-то, что противостоит коррупции, полицейщине, всему тому, что людей не устраивает. И все это происходит на фоне экономического кризиса, как и тогда.
Безнадежность нынешняя, подобно позднесоветской, подталкивает к такому поиску. Так что в тех регионах, где денег нет, а держаться приходится, просто статистически, вероятностно этого следует ожидать. Это Забайкалье, оно и тогда Москвой не было, и сейчас.
Если в стране кризис обострится, это один из источников насилия, которое может политизироваться. Пример — приморские партизаны. И эти ауешные ребята могут использоваться всеми сторонами конфликта. Как вы верно заметили, выражаясь их языком, они любят «чморить пиндосов и подпиндосников», и из них власть может наделать себе хунвейбинов. Но они же могут оказаться и среди революционеров, ниспровергателей режима — с тем, чтобы потом, как криминальные группировки 90-х, получить кусок раздираемого пирога.
Из них может с равным успехом получиться дубина и в руках власти, и против нее.
Они сплочены и организованы по-новому — не так, как раньше, когда обязательно был четкий лидер, членство. Это то, что социологи сейчас изучают, эти движения — социальные или асоциальные, культурные, антикультурные — неструктурированы, поэтому нельзя найти офис, начальника и нейтрализовать. Тем не менее своя организация и структура в них есть. И, если начнется очередной передел ресурсов, собственности, власти, эта сила проявится, свою часть пирога отхватит. Поэтому проблема есть, и она серьезная именно для регионов. Ну так и в 90-х криминальный захват начался именно в маленьких городках и небольших районах.
— Есть ли достоверная статистика о влиянии на молодых АУЕ?
— Влияние — это то, что происходит до совершения преступления, а статистика органов — вся постфактум. Они и ее-то вести толком не могут, а уж исследовать то, что происходило до этого, не могут в принципе, не их профиль, не их предмет. При этом в их сферу внимания попадают только преступления, которые выглядят преступлениями с их, органов, точки зрения. Когда дети уже вскроют ларек, нанесут серьезные телесные повреждения взрослому — обязательно — человеку, а тот напишет заявление. Должно произойти что-то существенное. Вот убьют, тогда обращайтесь — недаром знаменитая фраза.
— Актуальней правоохранительной проблемы АУЕ для Забайкалья просто нет. Но с ней конкретно не борются. Вопрос в чем, схематично: если в рейтинге проблем у начальника УВД или прокуратуры этой темы — борьбы с криминальной субкультурой — нет или она на низких позициях, то и не будет никакой борьбы. Заявлений нет, статистики по АУЕ нет, в показателях это не отражается. Много ли дел возбудили в Чите по фактам вымогательства в школе в общак?
Злого умысла на специальное сокрытие этой темы нет, просто надо учитывать, что нагрузка на правоохранительные органы в Забайкалье в полтора-два раза выше.
Их штаты ведь рассчитывают по количеству населения, а не преступлений, не криминогенности населения. Вот в Забайкальском крае живет 1,08 млн человек, 34–35 тыс. преступлений в год. И возьмите любую область в европейской части с подобным или даже большим населением. Преступлений там будет на треть, а то и вполовину меньше.
И раз нет такого пункта, галочки в отчетности, значит, все хорошо. А тот факт, что АУЕ забирает молодых людей тысячами, — это их выбор. Надо эту тему вводить в показатели, в отчетность, тогда работа закипит.
— Но есть мнение, что эта тема искусственно раздута.
— Да, в богатой Москве в школах деньги в общак не вымогают. И там АУЕ лишь бренд, молодежная мода. Это абсолютно точная обратная зависимость: чем лучше экономическое состояние региона/города, тем меньше криминальная составляющая. Но для нас-то, особенно Восточной России, это судьбы тысяч детей, молодых людей. Они вырастут, но уже вычеркнуты из жизни, на них уже клейма негде будет ставить. Вот в советское время в колонии Тувы, Якутии, Бурятии направляли воров и уголовных авторитетов — для развенчания. Ты не бурят, не тувинец, не якут, а криминальные твои заслуги там роли не играли. Когда с развалом Союза эти республики обеднели, за год-два произошла их криминализация, особенно Тувы, самой влиятельной силой стало Общество бывших заключенных. Экономика упала — криминализация резко усилилась. Когда в Иркутской области в колонии с собой покончил тувинец, стали разбираться, оказалось, что накануне к нему приезжала сестра и сказала, что их род недоволен тем, что он шьет в колонии сапоги, работает на администрацию. Тот, бедный, так переживал, что повесился через день. То есть вот прямое влияние этой субкультуры на судьбу человека.
— Президент уже давно распорядился создать межведомственные комиссии…
— Да есть в регионах эти комиссии, но пока эту проблему не поднимут в рейтинге прочих, ею предметно заниматься не будут.
Пропаганда криминальной идеологии должна преследоваться по закону как пропаганда экстремизма.
Вот при Андропове была 188-я статья «со значком три»: три раза вор отказался из-за убеждений от работы в колонии — добавляли до трех лет. И воры с восторгом схватились за лопаты.
— …Дело было на юго-западе Якутии в «Искателе», детском лагере, уже не пионерском, на берегу Нюи. Лето 1993-го, я вожатый в отряде 13–14-летних. Раз к нашей молодой воспитательнице приехал друг — мордатый парень лет 25, и под его влиянием многие пацаны стали «фишками»: лежа на койках в сончас, кто-нибудь кричал, скажем, «фишка раз!», на что носитель этого номера Денис должен был тут же заорать «фишка рубит!» Называли они это с гордостью — «играть в зону». Мордатый «доцент» уехал, а игра осталась — см. фото.
Или другая история. Студентами принимали старшеклассников в организацию при нашем факультете. Устроители придумали «инициацию» из испытаний разной степени гнусности. Школьникам с завязанными глазами давали съесть по куску хлеба с горчицей, и всё в таком духе. Лет 15 спустя наблюдал аналогичное в рамках летней школы по биологии в одном «наукоемком» закрытом городе — «принимаемые в ряды» должны были среди прочего нюхать изрядно поношенные мужские носки. Хорошо запомнил, как присутствовавший при том давнем посвящении наш завкафедрой профессор Б. И. Хасан ушел, не дожидаясь окончания, а после выговаривал нам, что действо это соответствует больше не молодежной организации, а «лагерям для взрослых».
Я о том, что это АУЕ всегда было «разлито» в подростковой субкультуре, в СССР и после.
Нюансы, конечно, были, но «грабь награбленное», «мочить в сортире», «ударь первым» и другие яркие лозунги уголовного свойства всегда присутствовали «в подкорке» отечественного человека.
Нарастающая гопническая, уголовная идентификация подростков во многом идет от отсутствия рядом с ними нормального мужчины, который бы понимал и уважал их. С этим у нас во всех социальных стратах большие проблемы. В фильме Динары Асановой 1983 года «Пацаны» с Приемыховым все на эту тему сказано, фильм просто эпохальный. Про кризис мужского начала на Руси.
Вторая причина — отсутствие институтов взросления вроде пионерии-комсомолии, которые при всей своей косности все же являли собой завершенную систему и задавали образ взрослости, отличный от криминального. Подросткам нужна организованность (Э. Эриксон писал об этом, анализируя скаутское движение в США), причем серьезная, социальная, внешкольная, а таковой нынче нет, и в результате имеем криминальную субкультуру с четкой структурой-иерархией и богатыми традициями, которая при отсутствии альтернатив активно вбирает в себя малолеток.
Запреты и морализаторство не помогут: с людьми нужно работать. И вкладываться в них — и в детей, и в тех, кто ими занимается, а не только в полицию. Почему зарплата учителя, психолога, врача высшей категории меньше, чем юного полуграмотного полицейского?
Еще причина — мракобесие и агрессия на центральном ТВ. Они при всеобщем обнищании и апатии, особенно в глубинке, усугубляют ситуацию.
А главное, по мне, — то, что взрослые в подавляющем большинстве пребывают в полном «ауте», дезориентированы и измотаны психологически и морально, и в результате им давно не до детей.
Видели «Детей 90-х» (фильм, сделанный в Чите на деньги «пацанов» и о них — А. Т.)? Какой-то «душняк» у меня случился — от «игры» актеров, от слов и особенно от представления о женщинах, которое транслировал фильм. Зато подрастающей гопоте он нравится. Узнал про него от 14-летнего Г. Мать привела его с жалобами на воровство, отсутствие мотивации к учебе и компьютерные аддикции. Не смог я помочь ни ей, ни ему, потому что зацепиться совершенно не за что. Мальчик мнит себя пупом земли, ему можно все. Отец в Москве. Мать занята «выживалками»: пашет с утра до ночи мелким чиновником и боится потерять работу, иначе останется без ипотеки. Родня — в райцентре. И таких много, вот в чем ужас. А криминальная романтика для такой, со «спутанностью ролей», пацанвы — заманчивая инициация и перспектива. И не надо уже заниматься поисками себя: «масти» всё за тебя сделают. Плюс русское наше младенческо-наркоманское сознание и желание жить «по щучьему велению».
Боюсь я за них — уж очень они в силу разных причин непонятны задуренным взрослым, занятым собой, и пропасть отчуждения между поколениями становится шире.
Источник: Новая газета
