Правозащитники настаивают на уточнении федерального закона об охране здоровья граждан, который допускает лечение заключенных без их согласия. Дополнительно эти процедуры еще и регулируются в гл. 15 Уголовного кодекса (УК) и в ст. 18 Уголовно-исполнительного кодекса (УИК), но там не очень четко прописано, распространяется это только на психические расстройства или на все болезни. Опасения на тот счет, что вполне возможны самые разные злоупотребления, как выяснила «НГ», есть и среди членов президентского Совета по правам человека (СПЧ).
В законе № 323 «Об основах охраны здоровья граждан в РФ» говорится, что у лиц, совершивших общественно опасные деяния (преступления), необязательно спрашивать согласие на медицинское вмешательство. Правозащитники недоумевают: ведь речь идет о людях, не лишенных дееспособности. Следовательно, они сохраняют право на охрану их здоровья с личного согласия. «Почему вдруг их можно лечить без согласия? А если даже и можно, то почему не прописано, в каких именно случаях?» – поделилась своим возмущением с «НГ» член Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Москвы Мария Ботова.
По ее мнению, еще можно понять и обосновать, к примеру, необходимость регулярного флюорографического обследования без всякого согласия, ведь за решеткой человек находится в условиях скученности – и тут действительно важно контролировать наличие или отсутствие туберкулеза у всего контингента. Однако, не исключила Ботова, законодательные лакуны могут привести и к каким-то иным трактовкам, а значит, и злоупотреблениям на местах. И тогда, настаивает она, получится уже какое-то «принудительно-недобровольное» лечение. При этом если читать данный закон дальше, то вполне понятно, что подразумевается медицинское вмешательство без согласия лишь по решению суда. Но она убеждена, что до этого места не все дочитывают – и не всегда случайно.
«Конкретно из 323-го закона не до конца ясно, что применение нормы возможно только в случае, когда человек становится опасным для себя или для окружающих в связи с особенностями психического статуса. Об этом точнее сказано уже в законе о психиатрической помощи», – пояснила «НГ» Ботова. Она сама сталкивалась с различными трактовками, когда в одной из медицинских организаций врачи указали на отсутствие необходимости получать согласие у лиц, совершивших преступления, сославшись именно на 323-й федеральный закон. «В этом моем случае речь шла в целом об оказании медпомощи. При этом понятие «медицинское вмешательство» подразумевает любое обследование, манипуляцию, лечение, а также искусственное прерывание беременности, что описано в том же федеральном законе. А в подзаконных актах, регламентирующих формы информированного добровольного согласия (ИДС), отдельно существует согласие на медицинское вмешательство и отдельно – на хирургическое», – заметила Ботова. Так что, по ее словам, требуются поправки к закону в части конкретизации условий медицинского вмешательства в связи с отсутствием согласия гражданина, совершившего преступление.
Как подтвердил «НГ» член СПЧ Александр Брод, норма прописана крайне нечетко – и при поверхностном подходе она может позволить ее произвольную трактовку, а значит, и произвольное, то есть внеправовое, применение. С одной стороны, заметил он, есть еще регулирование со стороны УК и УИК, где речь как раз и идет о лицах, совершивших преступления и страдающих психическими расстройствами. Но, с другой стороны, действительно есть большие сомнения: а будут ли столь глубоко «копать» законодательную базу судьи и чиновники пенитенциарной системы? «Данная лакуна законодательства опасна и требует своего заполнения», – уверен Брод. Необходимо конкретизировать данную норму, обозначив, что она вовсе не безграничного применения. Так, к примеру, «проблемным» осужденным могут для усмирения давать психотропные препараты, которые уже могут иметь пагубное влияние для всего организма, пояснил он. «Планирую озвучить этот вопрос на заседании экспертного совета при аппарате уполномоченного по правам человека», – сказал «НГ» правозащитник.
Вице-президент российского подразделения Международного комитета защиты прав человека Иван Мельников также настаивает, что закон № 323 должен быть уточнен, поскольку «по факту она скрывает в себе определенную коллизию». Несмотря на то что человек находится во власти пенитенциарной системы, он сохраняет свои права, в отношении него должны разумно приниматься соответствующие ограничения. Он отметил, что в ряде нормативных актов говорится о принудительной психиатрической помощи лицам, совершившим преступление, которые по решению суда признаны именно невменяемыми. Это, заметил Мельников, важно, поскольку часть преступников страдают психическими расстройствами и отклонениями, их действительно нужно лечить, а «спрашивать в этом случае у них разрешение было бы достаточно странно и противоречиво». Однако в то же время 323-й закон открывает для нерадивых сотрудников ФСИН определенную лазейку, когда принудительно лечить могут абсолютно вменяемого и адекватного человека. «Например, кормить через трубку тех, кто решился на голодовку, прямо в первый же день с применением насилия», – опасается Мельников.
