К этому вопросу обращаешься каждый раз, когда речь идет не о серийных преступлениях или криминальных авторитетах, а о т.н. политически мотивированном уголовном преследовании. Два свежих примера наталкивают на рассуждение о том, что составляет цель и смысл предварительного ареста подозреваемого в правонарушениях определенного типа.
Первый связан с содержанием в симферопольском СИЗО Эдема Бекирова, человека немолодого и инвалида без одной ноги с набором серьезных заболеваний от кардиологического до диабета с инсулиновой зависимостью. Он просидел под стражей 9 месяцев, и, наконец, суд «отпустил» его под домашний арест. Этого добивались российские и украинские правозащитники, семья и адвокаты, но система, в т.ч. медицинская и не только тюремная, были непреклонны все это время. При этом наш официоз – от прокуроров и ФСИН до аппарата омбудсмена – не видели ничего противоестественного в пребывании в СИЗО столь необычного украинского террориста, которому с подачи информанта ФСБ инкриминируется провоз боеприпасов для борьбы с оккупацией Крыма,
Причину неожиданного гуманизма местного суда – обсудим в конце «посылки».
Второй случай – другого свойства. Во время московской акции протеста 27 июля был задержан и заключен под стражу человек, ненамного младше Бекирова – Евгений Коваленко, которого обвиняют по ст. 318 УК РФ за бросок пустой урной в сторону ничуть не пострадавшего от этого сотрудника органов правопорядка. Все обстоятельства очевидны и говорят о том, что обвиняемый никуда не сбежит от больной матери, за которой больше некому ухаживать, да и сам он, работая после вуза охранником на подмосковной железной дороге, не производит впечатления борца с режимом, намеревающегося уйти в подполье или сбежать за рубеж. Тогда зачем его держат в СИЗО уже месяц, упорно отказывая в изменении меры пресечения, несмотря на поручительства и пустяшное событие инкриминируемого ему преступления против власти?
Вывод на основе этих показательных примеров прост. Властям желательно осудить в любом случае и поскорее избавиться и от «предварительного» арестанта, и от нападок на негуманность системы. А в зоне или даже при ином наказании проблема во многом будет решена. Поэтому напрашивается дальнейшее обобщение: как можно истолковать цели, стоящие перед нашим правосудием (системой органов, отправляющих уголовное преследование и наказание). Это не обязательно политика в чистом виде, т.е. случаи, когда силовики решают политическую задачу – предупредить «раскачку» стабильности и зачистить общественные «полянки» независимо от того, таится там реальная угроза или только возможны ростки протеста и возникновения даже в зародыше кучки борцов с режимом.
Ситуация гораздо масштабнее: судебно-следственная машина не может работать вхолостую, иначе она разболтается, потеряет единый вектор устрожения и наказуемости за все, что «поперек» принятых и закрепленных в законе стандартов поведения.
Казалось бы, лозунг «держать и не пущать» устарел и заменен борьбой за социальную или высшую справедливость в интересах большинства населения. Но на деле одно от другого мало чем отличается: вместо минимума уголовной репрессии и максимально возможной защиты прав попавших под колеса ее машины приоритетом «органов» остаются интересы государства, якобы объясняемые желанием и безопасностью россиян.
Но оказывается, что эта цель достижима только до поры до времени: пока безличная и неоправданная жестокость не касается конкретного человека и его окружения. И тогда мы начинаем понимать, что принцип должен быть обратным – от сохранения одного или немногих, далеко не идеальных по образу жизни, к сохранению народа в целом.
Иначе не получится, если не сегодня, то в обозримой перспективе…
Валентин Гефтер
