Член ОНК принимал участие в заседании Багаевского районного суда (пос. Садки, Ростовская обл.), посвященном вопросам об УДО и изменении режима отбывания наказания. Федеральный судья Васильев практически каждому желающему получить УДО, задавал вопрос, принимал ли участие данный осужденный в какой – либо самодеятельной организации??? Соответственно никто из них о таких ничего не слыхивал, а судью Васильева это (по выводам наблюдателей) убеждало в том, что данный товарищ не встал полностью на путь исправления и Его честь ОТКАЗЫВАЛ в предоставлении УДО.
Представитель колонии на вопрос, есть ли у Вас такие организации или секции, дал ответ – НЕТ, на основании распоряжения Реймера от декабря 2011 года об их ликвидации.
(уточнение – не письмо главы ФСИН, а Федеральный закон № 420-ФЗ от 07.12.2011., которым ст. 111 УИК РФ исключена из Уголовно-исполнительного кодекса РФ).
На вопрос судье, как осужденные могут состоять в кружках и самодеятельных организациях, если их просто нет в учреждении, г-н Васильев прямо ответил, что это не его проблемы, должны быть и всё тут!!!
Вопрос: стоит ли такие казусы, как и в Садках, озвучивать в СМИ и обратиться к Председателю Верховного суда? Конечно, для этого необходимо запрашивать протоколы судебного заседания (если они ведутся в таких случаях), где должны быть отражены вопросы судьи про секции. После этого подавать кассационные жалобы, а ОНК направить председателю Ростовского облсуда сообщение о нарушении закона данным судьёй.
Предложение: надо разъяснять всем осуждённым, кому было отказано в УДО по данной причине, что это обоснование нарушает закон!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В термине «условно-досрочное освобождение» мнится такое счастье и воля, что даже прилагательное «условно-досрочное» не может испортить его ожидания.
И всё же… Зэку напоминают всегда и везде: УДО надо заслужить, заработать, став на путь исправления и ресоциализации, не говоря уж о возмещении причиненного им ущерба. И что гуманное государство поощряет тех, кто осознал и может гарантировать – рецидиву в его жизни не быть.
Через многое приходится пройти осужденному, чтобы доказать/убедить в своем конкретном случае т.н. должностных лиц в простой максиме: УДО – мера, нацеленная на будущее, а не связанное узами преступного прошлого, т.е. оно «для чего», а не «за что».
Причем, это очень условная, хотя и досрочная, «свобода для» имеет самостоятельную ценность. И не только для выходящего на волю из места ее лишения и его близких, но и для жертвы совершенного им преступления, остальных членов социума, к которому он принадлежит.
И только в последнюю очередь для безличного государства, несмотря на то, что именно оно определяет судьбу узника, людей, затронутых его преступлением и наказанием, от которого человека условно-досрочно выпускают в прежнюю жизнь.
Поэтому возможен, особенно в нашей стране и в наше время, только один «освобождающий» выход из ситуации. Это автоматическое предоставление УДО в соответствии с определенной приговором тяжестью совершенного и его общественной опасностью в момент совершения преступления и в будущем. Всё остальное должно возникать только в двух ситуациях: первой, когда суд, рассматривающий дело об УДО, может принимать во внимание только допустимые доказательства прямой угрозы людям, обществу и государству от пребывания досрочно выпущенного на свободе. И, во-вторых, если зэк не готов выполнить те ограничения и обременения, которые тот же суд может наложить на него при условии освобождения от дальнейшего отбывания в несвободе.
Но последнее должно определяться лишь в совокупности всех обстоятельств, которые надлежит выяснить в состязательном обсуждении на сугубо неформально-бюрократическом судебном процессе. Когда не проверенные тут же (без ссылок на якобы ранее зафиксированные проступки получателя УДО втайне от него), не основанные на федеральном законе и не мотивированные умозаключения о личности этого человека, даже рассматриваться судом не будут. При этом, конечно, должны, с учетом вышесказанного, участвовать в таком рассмотрении все заинтересованные лица и организации, даже прокурор может выступать от имени потерпевших или потенциальных конкретных жертв нахождения освобождаемого на воле, а не от государства «вообще».
Может, тогда мы получим так не достающий нам институт – в отсутствие реально действующих помилования и амнистии, очень затрудненного освобождения по болезни или в силу иных жизненных трудностей, например в семье. Последние два и связанные с ними обстоятельства должны стать необходимым элементом досрочного освобождения даже независимо от отбытого срока, когда суд посчитает справедливым рассмотреть, по крайней мере, этот вопрос в экстраординарном порядке.
Только как всего этого добиться – от законодателя и исполнителей?!
Валентин Гефтер
