Пункт 1 статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод содержит закрытый перечень допустимых оснований лишения свободы, предусматривая, что «[н]икто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях». Если лишение свободы не охватывается ни одним из шести перечисленных ниже подпунктов пункта 1 статьи 5 Конвенции, то это уже представляет собой нарушение:
a) законное содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом;
b) законное задержание или заключение под стражу (арест) лица за неисполнение вынесенного в соответствии с законом решения суда или с целью обеспечения исполнения любого обязательства, предписанного законом;
c) законное задержание или заключение под стражу лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения;
d) заключение под стражу несовершеннолетнего лица на основании законного постановления для воспитательного надзора или его законное заключение под стражу, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом;
e) законное заключение под стражу лиц с целью предотвращения распространения инфекционных заболеваний, а также законное заключение под стражу душевнобольных, алкоголиков, наркоманов или бродяг;
f) законное задержание или заключение под стражу лица с целью предотвращения его незаконного въезда в страну или лица, против которого предпринимаются меры по его высылке или выдаче.
Европейский Суд по правам человека признавал, что домашний арест, предусматривающий запрет выходить за пределы жилого помещения, в котором проживает лицо, а также использовать любые средства связи на протяжении примерно одного месяца и двух недель уже представляет собой лишение свободы по смыслу статьи 5 Конвенции. См. пункт 238 Постановления по делу «Ермаков против России» (Ermakov v. Russia, жалоба N 43165/10) от 07 ноября 2013 года. Приходя к такому выводу, Страсбургский Суд прямо сослался на Постановление Конституционного Суда РФ от 06 декабря 2011 года N 27-П. В нем воспроизведена позиция ЕСПЧ, согласно которой «ограничение свободы и лишение свободы отличаются друг от друга лишь степенью или интенсивностью, а не природой или сущностью», и сделан вывод, что «домашний арест, [как] и заключение под стражу[,] <…> связаны с принудительным пребыванием подозреваемого, обвиняемого в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, прекращением выполнения служебных или иных трудовых обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц, т.е. с непосредственным ограничением самого права на физическую свободу и личную неприкосновенность». Также ЕСПЧ учел отказ российский властей оспаривать, что домашний арест, примененный к заявителю по этому делу, представлял собой лишение свободы по смыслу статьи 5 Конвенции.
Вполне очевидно, что избрание или сохранение после условного осуждения домашнего ареста, который является одной из мер пресечения (см. статью 98 Уголовно-процессуального кодекса РФ), применяемых только и исключительно при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый или подозреваемый скроется, может продолжить заниматься преступной деятельностью или угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу, а также для обеспечения исполнения приговора или возможной выдачи лица (см. статью 97 УПК РФ), практически не имеет отношения к подпунктам «b», «d» и «e» пункта 1 статьи 5 Конвенции, а также подпункту «f», если речь не идет об экстрадиции.
Таким образом, остается вопрос лишь о том, охватывается ли содержание лица под домашним арестом после условного осуждения подпунктами «a» или «c» пункта 1 статьи 5 Конвенции. И ответ на него отрицательный.
Может показать, что подпункт «a» прекрасно подходит, т.к. в нем речь идет о содержании под стражей лица, осужденного компетентным судом. Ведь осужденный условно все равно является осужденным. Однако это не так. В пункте 125 Постановления по делу «Блохин против России» (Blokhin v. Russia, жалоба N 47152/06) от 14 ноября 2013 года ЕСПЧ повторил свою давно сложившуюся позицию, согласно которой «для целей подпункта «а» пункта 1 статьи 5 Конвенции слово «осуждение» должно пониматься как означающее одновременно и признание виновным после установления в соответствии с законом, что было совершено правонарушение, и назначение наказания, предусматривающего лишение свободы, или применение иной меры, предусматривающей лишение свободы». Условное осуждение, которое по определению не предполагает реального отбывания назначенного наказания, в т.ч. в виде лишения свободы (см. статью 73 Уголовного кодекса РФ), таким образом не соответствует второму из двух названных критериев. А лишение свободы условно осужденного, в т.ч. в результате домашнего ареста, не охватывается подпунктом «а» пункта 1 статьи 5 Конвенции.
О том, почему оно не охватывается и подпунктом «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции, можно прочитать, например, в пункте 92 Постановления ЕСПЧ по делу «Панченко против России» (Panchenko v. Russia, жалоба N 45100/98) от 08 февраля 2005 года: «лицо, осужденное судом первой инстанции, не может считаться заключенным под стражу «с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения». Речь при этом не идет о вступлении соответствующего приговора, вынесенного судом первой инстанции, в законную силу: уже с момента его вынесения, даже если приговор не вступил в силу, лицо не признается подпадающим под действие подпункта «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции (см. то же Постановление ЕСПЧ и еще несколько десятков Постановлений Страсбургского Суда по жалобам против России, содержащих ссылку на Постановление по делу Панченко). Что же касается оставшейся части подпункта «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции, т.е. случаев, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение лицом правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения, то после вынесения приговора в отношении этого самого правонарушения ссылка на такие основания не может быть оправдана.
Таким образом, содержание условно осужденного под домашним арестом, фактически представляющим собой лишение свободы по смыслу статьи 5 Конвенции, если эта мера пресечения применена по тому же уголовному делу, в рамках которого вынесен приговор, а сам этот приговор не отменен, не охватывается ни одним из подпунктов пункта 1 статьи 5 Конвенции, составляющих закрытый перечень допустимых оснований лишения свободы, и уже по этой причине представляет собой нарушение статьи 5 Конвенции. В связи с этим не имеет смысла рассматривать куда более неоднозначный вопрос о том, соответствует ли это российскому законодательству, необходимость соблюдения которого также предусмотрена статьей 5 Конвенции, не предусматривающему прямо, что к домашнему аресту следует применять все нормы, регулирующие меру пресечения в виде заключения под стражу, в т.ч. положения статьи 311 УПК РФ, предписывающей немедленное освобождение условно осужденного из-под стражи в зале суда (пусть на практике сохранение домашнего ареста после условного осуждения ранее никогда, возможно, и не встречалось, т.к. в общем-то лишено смысла).
