«Другая Россия, или командировка в тюрьму.
Пособие для начинающих арестантов в 16-ти частях»
«От сумы и от тюрьмы не зарекайся».
«Язык мой – враг мой».
(народная мудрость)
Эпиграф
Этот публицистический очерк написан автором с одной целью, – чтобы тот, кто попадёт в тюрьму впервые, не боялся её, а мог устроить свою жизнь в ней по-людски, чтобы выйти оттуда, не озлобившись на весь мир и не потеряв человеческого обличья. «Не запугай!», — вот моя заповедь, как человека, побывавшего ТАМ и нормально вернувшегося в общественную жизнь. Это – своего рода курс ОБЖ (основ безопасности жизни), и изучить его полезно молодому поколению (18 – 28 лет), которое в основном и населяет нынешние тюрьмы России. Большинство из них за решётку, на шконки и нары попадают впервые, и на немалые сроки. Молодёжи, которая никогда не была в настоящей тюрьме, в первую очередь и адресован этот очерк.
P.S. Описываемые в очерке события происходили в Волгодонском ИВС, а также в Ростовском и Новочеркасском СИЗО с ноября 2003 г. по июнь 2004 г.
«Очень краткий словарь»
«шконарь» — лежак; «цинк» — условный сигнал; «светланка» — раковина; «танюшка» — пластиковая круглая коробка для общих сигарет; «тулумбаец» — живущий «сам по себе»; «дальняк» — камерный туалет; «пулемёт» — игральные карты; «шнырь» — тюремная обслуга из числа арестантов; «пробой» — краткая информация, подаваемая голосом; «заезд» — стук, удар в стену или потолок; «баул» — личная сумка; «мышь» — «стукач» в «хате»; «келеш» — перемещение, переселение; «ружьё» и «маяк» — необходимые предметы при установке «дороги»; «мойка» — лезвие от одноразовой бритвы.
*******
Вагон, теснота, злобный мат конвоиров;
Пробежки, тычки, три часа «на отстое»;
Дремота в табачном дыму, вонь сортира,-
Вот встреча с сегодняшней русской тюрьмою.
Но в камерах здесь – не «изгои» и «быдло»;
Другая Россия ютится на нарах.
Не кушают здесь ветчину и повидло;
Здесь ценится ДУХ, а не приторный «запах».
Быть честным в стране, где законы – что дышло,
Равно что прокладкой грозиться потопу…
О Боже Всевышний, ну как же так вышло?
И сколько же нам ещё жить «через жопу»?
15 – 20.11.2003 г.
Часть 1. «Арест»
Это может случиться с каждым: у подъезда, в кафе, просто на улице, и это не зависит от Вашего социального положения. Рядом с Вами появятся два – три «блюстителя закона», как правило, в штатском, которые, предъявив соответствующие документы и проверив Вашу личность по паспорту, попросят пройти с ними в служебную машину, после чего Вы окажетесь в следственном управлении или (для начала) в здании ближайшего ОВД. Если даже Вы и не нарушали закон, но оперативной группе нужна «отчётность», то к Вам, лишённому в первые минуты после ареста поддержки адвоката, могут применяться различные виды психологического и физического воздействия. В течение нескольких (от двух до пяти суток) Вы будете находиться в полной изоляции от родных и близких (ни о каком праве на один телефонный звонок можете даже не думать!), и в эти дни единственные, к кому Вас могут вызвать из камеры предварительного заключения, — это к оперативникам или к следователю. Первые дни или даже первые часы после ареста – это «золотое время» для «оперов», когда можно попытаться, запугав арестанта, получить от него важную для дела информацию и одновременно попытаться «повесить» на Вас ещё несколько преступных эпизодов, совершённых в Вашем районе. Самое разумное в такой ситуации: либо, увидев «знакомых» «оперов», потребовать от тюремного постового отвести Вас назад в камеру, либо воспользоваться 51-ой статьёй Конституции РФ, т.е. правом на молчание. В противном случае Вы можете «заехать» в тюрьму с одним эпизодом, а выйти в зал суда уже с гораздо большим их количеством. Говорить стоит лишь тогда, когда весь «расклад» по делу (отсутствие фактических и достоверных доказательств или, к примеру, протоколы показаний подельников) Вам доподлинно известен, или у Вас есть своя версия произошедшего, минимизирующая Вашу вину. В противном случае Вам стоит придерживаться принципа «молчание – золото». Показания, данные в отсутствие адвоката, в суде будут недействительны, – помните об этом.
Все Ваши силы должны быть направлены на то, чтобы как можно быстрее сообщить близким о своём аресте, чтобы они оттуда, «с воли», позаботились нанять Вам хорошего, настоящего, а не «лажового» адвоката. Единственный человек, который реально «играет» на Вашей стороне – это Ваш адвокат, который имеет иденьги (Ваши или Ваших близких), и связи, чтобы максимально облегчить Вашу участь.
Это ни в коем случае не должен быть «подсадной» адвокат, который только берёт деньги, но почти ничего не делает. Имена хороших адвокатов (как, впрочем, и плохих) арестантам, как правило, хорошо известны. В то же время так называемые «пустышки», или «разводилы» косвенно работают на обвинение, и доверять им ни в коем случае нельзя. Из разговоров в КПЗ (камере предварительного заключения) Вы узнаете имена и фамилии адвокатов, достойных доверия, и этой информацией Вы можете смело воспользоваться. Не надо только рассказывать всем и каждому о подробностях своего уголовного дела, так как тайный «стукач» есть почти в каждой камере, или может в любой момент в ней появиться.
Пишите кассационные жалобы, ходатайства, в общем, действуйте, но помните, — минимум пару месяцев Вам, скорее всего, Вам предстоит «покататься» между ИВС (изолятором временного содержания, он же – бывшее КПЗ) и СИЗО (следственным изолятором), в которые не так давно были превращены Новочеркасская исполнительная и Ростовская пересыльная тюрьмы. Помните: Ваша судьба – в Ваших собственных руках.
Часть 2. «КПЗ»
Прежде, чем общаться с кем-нибудь в камере КПЗ или СИЗО, нужно точно определиться, как Вы будете себя вести. Неизбежно последует вопрос: «По жизни всё ровно?». Если Вы не педераст, не занимались оральным сексом с мужчинами и не увлекались орально-генитальными ласками женщинам: «Всё ровно, живу мужиком». Если Вы чем-то подобным когда-то грешили, но уверены, что это знаете только Вы, то это Ваша частная жизнь, и о ней тоже можно молчать, — никого другого это не касается. Очевидные же грехи такого рода скрывать не резон, — в итоге убить не убьют, но поколотят изрядно. В общем, в этих случаях принцип «держать язык за зубами» и «если сам о себе не расскажешь, никто о тебе ничего не узнает» верен, но с поправкой на то, что мир иногда бывает слишком тесен.
Автору этих строк сильно повезло: «брать» меня приехали москвичи, а потому морально ломали, но бить не били. Но будь иначе, то так называемые «меры оперативного воздействия» мне пришлось бы ощутить на собственной шкуре, — силовые, но недоказуемые методы выбивания «добровольного признания» в ходу у работников провинциальных ОВД (в том числе и в Волгодонске). Тем не менее, известны случаи, когда на волю арестанты выходили через трое – пятеро суток после ареста. Это были люди, изначально подозревавшиеся даже в умышленном убийстве, но из-за отсутствия улик и молчания их причастность к преступлению не была доказана. А на задержание по подозрению у следователя, по закону, не больше чем пять суток. Само лишение свободы (на КПЗ или ИВС), особенно для «первоходок», — это мощнейший стресс, на который влияют и «опера», и сотрудники ИВС, и персонал СИЗО (впоследствии). В мрачноватом полусумеречном помещении КПЗ Вам предстоит провести до десяти суток, пока Вам, по закону, не будет предъявлено обвинение. Здесь будут и попытки со стороны некоторых арестантов «выморозить» у Вас личные вещи, меняя одежду и обувь, принадлежащие Вам, на менее ценные. Подобных «промышлял» достаточно, и предлоги будут убедительные: «надо на суд» (со стороны подсудимых) или «надо на лагерь» (это уже со стороны осуждённых). Довольно часто этим способом пользуются так называемые «игровые», то есть играющие в азартные игры на деньги и вещи.
Самое разумное в такой ситуации, — ни в коем случае не садиться играть, как бы Вас ни завлекали. Карточный и другой игровой долг в тюрьме – вещь очень серьёзная, и если расчёт за игру будет просрочен, то придётся в буквальном смысле расплачиваться собственной задницей, после чего арестант публично объявляется «рабочим» педерастом. Жить на таких правах в тюрьме, – значит, фактически жить на положении «женщины»: стирать, зашивать и «давать». Питается педераст отдельно, к общему столу его и на метр не подпустят. Всю грязную работу в камере (уборку «дальняка», или унитаза, например) делает он. В качестве бесплатного приложения педераст получает женское имя, и не имеет никакого права этим возмущаться. В СИЗО есть даже специальные камеры для таких арестантов – «Маши», «Юли» или «Светы», уже не имеющие ни желания, ни возможности находиться в общей массе, заселяют так называемые «пидарятники», и номера этих камер известны всей тюрьме. Кстати, и по сей день «опера» пугают «первоходок», угрожая им при нахождении в КПЗ при отказе от дачи «нужных» показаний «закинуть в пидарятник», — на КПЗ (ИВС) их просто нет и быть не может.
Часть 3. «Первые шаги в неволю»
…Когда я адаптировался к тусклому свету одинокой лампочки в углу под потолком, то первое впечатление было для меня шоком. В полумраке вдоль покрытых бетонной «шубой» стен стояли трехъярусные шконки, в ближнем от входа углу находился «дальняк» (унитаз). Закрывался и открывался он специальным кляпом на верёвке, которая единственная допускается в камерах. Запрещено всё, вплоть до шнурков на ботинках. Пользуются «дальняком» так: включил воду, поднял кляп (при включённой воде, чтобы не воняло) сделал своё «дело», — закрыл кляп, наполнил «дальняк» водой, — и снова сливай, смывая за собой. Удивляться заголовку книги молодого немца Матиаса Руста, севшего в 1987-ом на своём самолёте посреди Красной Площади, — «Три года в туалете» (или что-то в этом роде), таким образом, сильно не приходится. Есть и другие занятные детали: например, полки под продукты называются «телевизором», — а на что ещё смотреть вечно полуголодным арестантам?
…Однако, едва привыкнув к обстановке в ИВС, Вы будете вынуждены познакомиться с другой «прелестью» тюремной жизни, — с так называемым «этапом» в следственный изолятор, в моём случае: с бывшей тюрьмой строгого режима, а ныне – Новочеркасским следственным изолятором.
От автора. Но, пока этап готовится к дороге, вернёмся на Волгодонское КПЗ. Мой первый шок прошёл довольно быстро (помогли сокамерники, спасибо им!), и уже на вторые сутки я написал кассационную жалобу в Ростовский областной суд об изменении мне меры пресечения под подписку о невыезде. К сожалению, её отправка была задержана на сутки (а их на обжалование решения суда об аресте даётся всего трое!), и рассмотрена в суде области она не была. Что касается этапа, на который меня отправили до истечения десяти суток с момента задержания (чтобы потом вернуть и арестовать повторно), то я до сих пор благодарен за науку Лёне – Лёпику, Мише – Королю и многим другим, кто помог мне сориентироваться в ситуации и правильно собраться в дорогу «на тюрьму». С тех самых первых дней и часов, и по сей день, я знаю главное: арестанты могут и должны помогать друг другу – больше им (за исключением адвоката или богатых родственников) за все эти месяцы следствия никто не поможет.
Главное отличие людей в тюрьме от людей «с воли» — это умение уживаться, сводя все конфликты к минимуму. Тогда и отношение к тебе самому будет адекватным. Единственное – не дать повода принять свою доброту за слабость, иначе можно стать лёгкой добычей для разного рода проходимцев. В конце концов, в тюрьме – «как ты со мной, так я – с тобой». Вот и всё.
Часть 4. «Этапы большого пути»
Часть 5. «Дни»
…Хмурые своды, бетон на полу,
Нарды, чифирь, сигареты…
Грязные окна, иконы в углу,
Две прошлогодних газеты.
Изредка – радио, чаще – ОМОН,
Стойка почти на «шпагате».
Руки за голову, камерный шмон, —
Вот будни зэков на «хате»…
15-20.11.2003 г.
Мне довелось попасть в камеру, где кроме меня и ещё одного арестанта – Власа, не было никого старше 28-30 лет. «Смотрящим» за нашей «хатой» (камера № 218) был молодой парень Ваня-Фокс. От него мы, сокамерники — «первоходки», впервые узнали, что такое «людское» — главное в тюрьме, поступки по совести и по справедливости. Оказалось, что за образ жизни в тюрьме не наказывают – спрос только за поведение. Кем бы ты ни был, — педерастом, фаршмаком (арестантом, случайно «законтачившимся» с педерастом через продукты внутреннего употребления), мужиком, бродягой, — не имеет значения. Несмотря на то, что в камере, кроме баланды, практически ничего не было, делились всем, у кого что было: головка чеснока к тюремной каше и выпрошенная у шныря-«баландёра» буханка ржаного хлеба, — вот, пожалуй, и всё. Тем не менее, и я смог кое-чем реально помочь Ване-Фоксу, но об этом лучше умолчу: помощь другому арестанту в тюрьме, — это «людское».
В этой первой в моей жизни тюремной камере я провёл шесть дней. Но и за столь небольшой срок я узнал о том, как зачастую сама жизнь толкает людей в тюрьму, вынуждая воровать, чтобы выжить. Один из моих сокамерников, Андрей-Сталкер совершал в одиночку многокилометровые «прогулки» по заброшенным шахтам, чтобы добыть там 30-40 килограммов медного кабеля с целью потом продать его, выручив за это 1200-1500 рублей. В его посёлке, находящемся рядом с заброшенными шахтами, это практически единственный способ выжить. При одном из выходов с «добычей» он и был задержан сотрудниками милиции…
Справедливости ради стоит заметить, что ОМОН в масках мои сокамерники последний раз видели лишь однажды, в августе 2003 г. Позже я понял, что явление это сейчас не столь редкое, сколь исключительное. Но, как говориться, «из песни слова не выкинешь». «Балаболы» (радиоприёмники) есть во многих «хатах». Его можно привезти и самому, и получить от родственников (но только на него обязательно нужны все документы), и купить у шнырей. «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», — наличные деньги в тюрьме запрещены, однако их всё равно провозят, поскольку в тюрьме за деньги можно купить всё – от сигарет, чая, и до «свиданки» с какой-нибудь зэчкой: мужчина и в тюрьме остаётся мужчиной, а педерасты и самоудовлетворение устраивают далеко не всех.
А между тем, продолжая знакомиться с жизнью тюрьмы, я узнал, что такое тюремная межкамерная связь, — или, проще говоря, тюремная почта и тюремный «телефон».
Часть 6. «Дорога жизни»
Обходя стальные «брони»,
Всё таская на себе,
Мчат верёвочные «кони»,
Облегчая жизнь в тюрьме.
Что в кисете – каждый знает;
Сигареты, сахар, чай…
Отдавая – получаешь;
Тех, кто рядом – выручай.
Почта: срочная, простая,
Ночью, среди бела дня,
Арестантам жизнь спасает,
Их судьбу от бед храня…
ноябрь 2003 г.
«Дорога» — это, пожалуй, главное в жизни арестантов, после «курить» и «заварить» (главная тюремная валюта, после денег, — это сигареты с фильтром и чай), а также, конечно, после посылок из дома.
«Дорога» устроена так: толстая бечева («конь») сплетается из вплетаемых друг в друга полистироловых и шерстяных нитей методом непрерывного одностороннего кручения. Его можно плести на руках, вплетая полистирол в шерсть с помощью привязанных к обоим концам «коня» пластиковых бутылок, заполненных водой. После изготовления к нему с двух сторон привязываются длинные тонкие нити («корды»). К одному из них крепится тяжёлый конусообразный груз («пуля»). После всего этого из специального духового ружья корд с «пулей» на конце выстреливается в направлении нужной решётки. Попав через решётку в нужную камеру, «конь» становится общей связью между двумя камерами. Затем к «коню» подвязывается кисет (специально сшитый тряпочный пакет, или, на худой, конец, обычный носок, в который укладываются «мульки» (запаянные в целлофан свёрнутые записки с указанием, из какой «хаты» в какую). Идут по «дороге» и так называемые «бандяги» (бандерольки с табаком, сигаретами, чаем).
Синхронность работы «дорожников» с обеих сторон контролируется с помощью металлической кружки – своеобразному «телефону» для голосовых переговоров между соседними камерами. Приставляя кружку днищем к стене, в неё можно говорить, а перевернув, — слушать собеседника.
От автора. Официально переговоры и связь между камерами запрещены, но нет ничего безнадёжнее, чем запрещать что-либо в тюрьме. Реально «дорога» перестаёт действовать только на время утренней и вечерней проверок, а всё остальное время «кони» из камеры в камеру «бегают» почти непрерывно – арестанты в любой «хате» переписываются и шлют «бандяги» в те «хаты», которые, что называется, «сидят на голяках» — нет ни хлеба, ни табака, ни чая.
На время работы «дороги» один из обитателей камеры обязательно «прибивает сечку» — то есть прикрывает собой камерный глазок.
По наличию или отсутствию в камере «дорог» можно примерно догадаться, в какую камеру Вы попали, — в обычную или так называемую «кумовскую», или иначе, в «красную». В последних, как правило, нет «дорог» с соседними камерами.
Задача «кумовских» (или «стукаческих») камер – «расколоть» подсаженного к ним новичка. Если из этого в течение нескольких дней ничего не выходит, то новичка так же быстро переводят в обычную камеру. Однако обо всех перемещениях между камерами всегда становится известным благодаря «дороге» или «кружке» — «тёмных» дел в тюрьме не скроешь. За арестантом идёт «сопровод» (сопроводительная «мулька»), и от него спрятаться лишь немногим проще, чем от самого себя. Автор никогда не врал в тюрьме, и искренне не советует этого делать никому, — маленькая ложь неизменно приведёт к большой. Вот, пожалуй, и всё, что я успел усвоить, прежде чем со мной произошёл уникальный по меркам тюрьмы случай, — спустя всего шесть (!) суток я был освобождён из Новочеркасского централа…
Часть 7. «Освобождение»
В любой системе, особенно громоздкой, левая рука зачастую не ведает, что делает правая. Уже через два дня после этапирования в Новочеркасск истёк мой десятисуточный срок нахождения под стражей, в течение которого мне должны были предъявить обвинение. Когда выяснилось, что формально я имел право самостоятельно покинуть СИЗО, и никто не имел бы права меня остановить, в Волгодонском ИВС разразился настоящий скандал. В итоге, спустя ещё трое (!) суток за мной, у которого в кармане лежала справка об освобождении, из Волгодонска в Новочеркасск приехали рано утром на своей машине сам начальник ИВС, начальник конвоя и сопровождающий «мент». Спустя ещё несколько часов после прибытия в Волгодонскменя быстренько повторно «отсудили» (то есть продлили задним числом меру пресечения в виде заключения под стражу), и отправили обратно в КПЗ, а оттуда снова – в Новочеркасск. Кончался ноябрь, заметно похолодало, и вот-вот уже должен был упасть на землю первый снег…
Часть 8. «Возвращение»
Второй этап (как, впрочем, и все остальные) оказался для меня значительно более лёгким. Во-первых, у меня уже был надёжный адвокат, которому (вернее, которой) я уже точно мог доверять, а, во-вторых, конвой оказался гораздо более мягким – и окна открывали, и курить (в меру и по очереди) разрешали. Вечером следующего дня я второй раз переступил порог, но уже другой камеры — № 214. Как и большинство камер четвёртого корпуса тюрьмы, она была «следственной» — то есть в ней сидели только те, кто ещё не был осуждён. Люди – в возрасте за тридцать, и каждый был интересен по-своему. Серёга-Цыган – азартный и эмоциональный, Эдик-Тюлень – неудачливый убийца, Николай-Маркиз – тоже вспыльчивый, но отходчивый и всегда объективный. И, наконец, смотрящий за «хатой» Сергей-Лустик, чем-то похожий на маленького хулиганистого ястреба, но добрый душой человек.
Здесь уже не было дурацкиЧасть 9. «День Сурка»
Каждый день похож на прежний,
Словно в пачке – папиросы:
Начинается – с надежды,
Завершается – вопросом.
Снится прошлое ночами, — Не понять – то сон иль бред:
То – подруги взор печальный,
То – со свадьбы винегрет…
И опять, с утра пораньше,
Просыпаешься в печали:
Вновь по кругу день вчерашний
Начинает бег с начала…
декабрь 2003г.
Каждый день в камерах Новочеркасской тюрьмы проходил действительно одинаково. Рано утром, в 5.30 – раздача хлеба, уборка в камере (то есть подметание бетонных полов: мыть их нельзя – гарантированный туберкулёз), чистка туалета. В районе восьми утра – утренняя проверка, и уже после неё и завтрака (о качестве которого лучше не говорить) начинается так называемая «движуха», — то есть работа на «дороге». Около 10.00 – прогулка в тюремном дворике, на которую должно выйти не менее половины обитателей камеры: в противном случае «хата» гулять не идёт. А что такое неделями сидеть, к примеру 12-18 человекам в спёртом, затхлом воздухе камеры площадью около 20 квадратных метров, — это практически гарантированный туберкулёз плюс мощный психологический стресс, доходящий у некоторых до клаустрофобии, когда человек кидается на запертую дверь, в истерике крича: «Выпустите меня, я больше не могу!».
Из всех обитателей 214-ой наиболее колоритной фигурой, после Цыгана и Лустика, был Саша-Лётчик. Инвалид по ранению в Афганистане, чудом оставшийся в живых после попадания душманского «стингера» в его вертолёт, он безупречно держал в руках работу почты – при нём 10 месяцев не было ни одного «запала» (попадания почты в руки тюремной охраны). При этом наша «хата» была так называемым «трамплином», то есть почта от нас шла по всем направлениям – вправо, влево, вверх и вниз. Кроме этого, через нас шли и голосовые «пробои». Это когда на условный крик (скажем, «Восток» или «Буран») откликался вызываемый, и к нему шёл передаваемый «цинк» (голосовое сообщение), — на кого, от кого и кодовое слово. Делалось это в качестве уведомления о получении почты адресатом. Выглядело это, например, так: «Восток, Восток!» — «Говори!» — «От нас на вас: всё – дома!».
От автора. В 214-ой камере мне довелось пробыть почти полмесяца, после чего из-за полученного по собственной глупости нагноения пальца на руке, я был отправлен (буквально перед самым этапом вВолгодонск) к хирургу, а затем, после вскрытия раны, — в больничную камеру № 190, находящуюся на 4-ом этаже центрального здания тюрьмы. Заодно я увидел и работу тюремных медиков, а также их проблемы – почти полное отсутствие медикаментов (на меня, к примеру, хирург Антон потратил одну из последних ампул новокаина), низкое качество перевязочного материала (поставляемого втридорога) и многое другое. Следует отдать должное спокойствию и выдержке тюремных медиков: в своём деле и в имеющейся ситуации они – настоящие профессионалы.
Часть 10. «Профессор», «Студент» и другие»
Камера № 190 Новочеркасского централа – это квадратное помещение площадью примерно 36 квадратных метров, в котором стоят в два яруса 24 «шконаря». У меня дважды была возможность ознакомиться с больничным бытом арестантов.
За всё время моего пребывания здесь никогда не бывало меньше 27-30 человек. Поэтому спать приходилось по очереди. Был момент (в начале января 2004 года), когда число больных и покалеченных арестантов достигло 38 человек, то есть «жилплощади» приходилось меньше одного квадратного метра на человека. Всё «лечение» сводилось к уколам и несколько улучшенному рациону питания – давали и картошку, и жареную рыбу, сливочное масло и соевое молоко.
Здесь наиболее колоритными личностями были «Профессор» (пожилой мужчина в толстых очках, получивший 9 месяцев колонии-поселения якобы за угрозу убийством собственной жене), Лёня-Студент – судя по всему, человек, любящий и умеющий воровать по-крупному и уходить от погони. Ещё был Макс-Сильвер, — молодой 26-летний парень, так же как и Ваня-Фокс из 218-ой, хорошо осведомлённый о правах и обязанностях арестанта в тюрьме. Мудрый не по годам, он «разруливал» спорные ситуации максимально справедливо и быстро. Из разговоров с этими людьми я понял главное, — «за дело» в наших тюрьмах сидят 8-10% арестантов, а к делам остальных (по крайней мере, большей их части) можно отнести выражение «мыльный пузырь»: угроза убийством, хищение частной собственности на «смешные» суммы и многие другие откровенно «дутые» дела, в основном откровенно «притянутые за уши». В общей же массе преобладают такие уголовные статьи, как 228 (наркотики) – около 50% арестантов, 105 (умышленное убийство) и 111 (нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего) – ещё примерно 25%, столько же – ст. 158 (кража), 161 (грабёж) и 162 (разбой), вместе взятые. Небольшую часть добавляет угон автотранспорта (ст. 166), мошенничество (ст. 159) и вымогательство (ст. 163). Добавив к этому набору «хулиганку» (ст. 213), мы получим 10 наиболее «популярных», так называемых «народных» статей, за которые сидит более 90% обитателей тюрем.
Но – прочь статистические выкладки. Главное, что нужно молодым твёрдо усвоить для того, чтобы не попасть в тюрьму: а) не пить спиртное в повышенных количествах, если собираетесь выйти на улицу и б) внимательно изучить вышеупомянутые десять «народных» статей (в смысле «какое преступление и какое наказание»), не поленившись приобрести Уголовный Кодекс РФ.
В «больничке» же на меня произвело наибольшее впечатление не три шмона подряд, а момент, когда в камеру, почти одного за другим, «закинули» сразу трёх эпилептиков, и двое из них стали «закидываться» почти одновременно. Со шконарей поспрыгивали все, потому что держать каждого можно было минимум вшестером, к тому же надо было срочно где-то достать две ложки, чтобы не дать им проглотить языки. В общем, в тюрьме, как и на воле, спасение арестантов – дело рук самих арестантов…
Неделю проведя на «больничке», в которой я в общей сложности провёл около месяца, я с плохо скрываемой радостью отправился на очередной, уже предновогодний, этап в Волгодонский ИВС.
Часть 11. «Новогодний репортаж»
Новый, 2004-ый год я встретил в ИВС г. Волгодонска. Здесь меня уже многие знали, да и я успел познакомиться со многими. Авак, «Бен Ладен», Лёня-Доллар, Ринат – с этими людьми мне довелось встречать мой первый и, надеюсь, последний Новый Год в тюрьме. И всё же для себя я сделал вывод, что где встретишь Новый Год, там большую часть его и проведёшь – по крайней мере, пять предыдущих лет у меня случалось именно так.
Подготовка к празднику, когда на полу камеры накрывали общий стол – это отдельная тема. Каждый выставлял то, что ему «подогнали» родные и близкие. В итоге Сергей-Шоумен, широко известный в узких кругах Волгодонска, сделал вывод, что такого стола нет и у многих на воле. Два торта, колбаса, сало, картошка, плюс две бутылки безалкогольного шампанского лично от начальника ИВС, а также (тс-с!) шесть литров самопальной браги, — это вам не шутки! Со своей стороны, как журналист и вообще человек, знакомый с разными жанрами литературного творчества, я тоже преподнес сокамерникам «сюрприз» — пародию под названием «Телевизионный выпуск новостей Волгодонского ИВС». Успех пародии превзошёл мои ожидания, – её пришлось повторять дважды, так как перед самым Новым Годом меня внезапно перевели в соседнюю камеру. Аналогов подобного мероприятия в истории ИВС не было, и едва ли уже будет, — по признанию самих арестантов. Однако успех артиста всегда скоротечен, — едва отгремели новогодние торжества, как пришлось снова идти «на этап», — для проведения амбулаторно-психиатрической экспертизы в Ростов.
Часть 12. «Ростов-папа»
…На этот раз «столыпин» был забит «под завязку» — этапом шло около ста человек. Пришлось всю дорогу ехать сидя внизу, — зато удалось не проспать ни одного вывода в туалет. Меня единственного «вырвали» в Ростове, посадили в пустой КамАЗ-автозак, и через полчаса мы уже въехали на территорию бывшей Ростовской пересыльной тюрьмы (какой она фактически и осталась). «Сервис» по приёму, в отличие от Новочеркасска, здесь был почти как в гостинице: беглый медосмотр до пояса, а затем – персональный душ с по-настоящему горячей водой. За 20 отведённых минут мне удалось не только хорошо помыться, но и постирать нижнее бельё. Выжав его практически досуха и тут же надев на себя, я в сопровождении постового поднялся в камеру № 24 (как выяснилось впоследствии, транзитную «хату»). Здесь на 22 шконки приходилось всего 15 человек, и я впервые после новочеркасской «больнички» почувствовал себя сравнительно вольготно, тем более, что столь жёсткого распорядка дня здесь не было. «Дорога» была только одна, но сразу стало ясно, что камера не «кумовская», — в отличие от Новочеркасского СИЗО-3 Ростовское СИЗО-1 напоминало муравейник, — из-за насквозь пробитых так называемыми «кабурами» (отверстиями) стен между камерами. Естественно, что почта по кабурам шла намного быстрее, чем по «дороге». Однако транзитность «хаты» и тюрьмы в целом накладывали на обитателей её камер определённое расслабление, которому положил конец Игорь-Егор из Новочеркасска. Человек, которому было тогда под сорок, собрал всех, рассказал о том, как должны действовать настоящие «дорожники» и в заключение показал всем пакетик с рождественскими подарками арестантам с воли. «Вот за этот «пустяк», — сказал он, держа перед собой небольшой пакетик с печеньем, шоколадом и пачкой «фильтровых» сигарет, — за это «людское» люди во времена не столь отдалённые порой лишались жизни, голодая и вскрывая себе вены. Запомните все: «людское» в человеке свято, и оно есть у каждого». Не знаю, как кто, но я именно этот тюремный урок лучше всего помню до сих пор…
Часть 13. «Домой!»
Успешно пройдя «пятиминутку» (так в обиходе называется краткая амбулаторно-психиатрическая экспертиза), я, Игорь-Егор и ещё один арестант – 20-летний Ахмед, отсидев «на голяках» сутки (!) в «отстойнике», были этапированы: мы с Игорем – назад в Новочеркасск, а Ахмед – дальше, в Москву.
При нашей приёмке я, уже в темноте, чуть не спрыгнул на вышедшего передо мной арестанта, и моя траектория была существенно «подправлена» резиновой дубинкой охранника. Дальше – уже знакомая тема: промёрзлый «воронок», приёмка на корточках (счастье, что нас было всего четверо!), шмон баулов, и – по камерам. Мою, 214-ую вскоре перевели из-за ремонта в 217-ую, и уже там я увидел знакомые лица Саши-Лётчика, Васи-Явы и других. Кроме них, в камере был ещё один интересный обитатель: Виталик-Бесёнок, неплохо знакомый со смотрящими за корпусами и тюрьмой. От него я и услышал историю, которую в какой-то степени можно назвать сенсационной.
Часть 14. «Где могила Чикатило?»
Места, где до недавнего времени (до введения моратория на смертную казнь, действующего и поныне) хоронили тела расстрелянных арестантов, по закону, являются государственной тайной. Но, как известно, всё тайное рано или поздно становится явным.
В далёком теперь уже конце восьмидесятых годов прошлого века во время одной из первых своих «ходок» Бесёнок встретил старого арестанта – Апостола. Времени у обоих было много, Бесёнку едва исполнилось 18, и Апостол, слово за слово, в деталях рассказал, как выглядит расстрельное помещение, и где захораниваются тела казнённых в Ростовской области. По словам престарелого Апостола, сказанным Виталику, место это находится невдалеке от трассы Новочеркасск-Ростов, неподалёку от населённого пункта Ковалёвка, где рядом – дурдом и довольно обширное кладбище. Вот там-то, по словам Апостола, до 1996-го года и захоранивали расстрелянных. Помещение Апостол тоже описал детально, настолько, что спустя несколько лет Виталик смог обнаружить его. Правда, к тому времени одной из стальных дверей полуподземного бункера уже не было, зато всё остальное говорило о том, что скорее всего, именно здесь 15-го февраля 1995-го года был расстрелян и впоследствии захоронен под безвестным номером знаменитый маньяк Чикатило, на счету которого было по меньшей мере 52 жертвы. Как, впрочем, и все остальные приговорённые к смертной казни до введения на неё известного моратория. Можно считать это случайностью, но кладбище под Ковалёвкой в несколько раз превышает «нужды» и дурдома (пардон, психиатрической больницы), и самой Ковалёвки…
Часть 15. «Блатные», «пинг-понг» и куда девать журналиста?»
…Вернувшись в 217-ую камеру после очередного этапа (когда мне стало ясно, что дело моё откровенно «разваливается»), я, к своему изумлению, обнаружил в «хате» совершенно других, незнакомых мне людей. «Дорога» здесь была, однако непривычный, какой-то нетюремный сленг заставил меня насторожиться. «Милиция», «милиционеры», порой свободно «заходящая» в «хату» водка, предупреждения о «шмоне» в камере за сутки до его начала, — вскоре я сообразил, что меня совершенно автоматически, «по прибытии», случайно «кинули» к так называемым «блатным». Это почти то же самое, что «кумовка», но с «дорогами» «блатные» работают. Девять дней «блатные» вытерпели возле себя журналиста, собирающего материалы о ростовских тюрьмах. На девятый день меня «келешнули» (перевели) в соседнюю, 216-ую камеру, где я за сутки пребывания запомнил только двоих – аскетичного, похожего на арийца Вадима и «смотрящего» Дэна. Ровно через сутки, после похода Дэна к «куму», меня в очередной раз «келешнули» в камеру № 228, где мне было наиболее вольготно и спокойно. Однако и отсюда мной продолжили играть в пинг-понг, переведя уже в конце мая на 10 «
дней в камеру № 225, а в «оконцовке» — аж на первый этаж, в камеру № 210. Однако там, уже будучи подсудимым, я задержался меньше, чем на сутки: утром помощник «смотрящего» и мой знакомый Вася-Ява, растолкал меня «по хлебам»: «Витёк, собирайся, тебя на этап!».
Совершив за полгода следствия более десятка межкамерных перемещений, я быстро собрался, и, пожелав всем остающимся крепкого здоровья и скорейшей воли, вышел в продольный коридор 1-го этажа…
После не особо тщательного шмона (мы же уезжали, а не приезжали) нас вместо уже привычных «отстойников» поместили в так называемые «единые помещения камерного типа» (ЕПКТ). Ещё несколько лет назад, судя по надписям на стенах, здесь сидели (порой по году) так называемые «единые помещения камерного типа» (ЕПКТ). Ещё несколько лет назад, судя по инструкциям на стенах, здесь сидели (порой по году) так называемые «крытники». Это – мини-камера размером примерно 3х3 метра, очень тусклая лампочка под самым потолком, четыре стальных шконки, и вся остальная обстановка (стол, скамья) – тоже из стали. Как можно в таких условиях, судя по пожелтевшей инструкции на стене, нарушить требование «оберегать и содержать в порядке камерное имущество» — загадка из загадок…
Часть 16. «Судный день»
«Выдернули» меня из Новочеркасского СИЗО-3 действительно на суд, и в последний день мая 2004-го года я, наконец, предстал перед «самым гуманным судом в мире». Выслушав свидетелей обвинения, ни один из которых не смог обвинить в чём-то конкретно именно меня, суд постановил дать мне 2 года лишения свободы условно (с отсрочкой приговора на 2 года).
…Выходя из здания суда в уже начинавшуюся июньскую жару, я так и не сумел спеть то, о чём мечтал долгие месяцы: «А мокрый снег падал, а я шёл домой…» Не ко времени это было как-то… Уж скорее «тополиный пух, жара, июль…» Но выложенные красным кирпичом трёх- и четырёхэтажные здания Новочеркасского корпусов я не забуду никогда… И никому не желаю туда попадать.
Обращение автора к тем, кто прочёл вышесказанное
1. Если Вы пожалели о времени, потраченном на прочтение этого очерка, — извините, но Вы не правы.
2. Прелесть свободы ощущается только в тюрьме. Не делайте так, чтобы попасть ТУДА.
3. Обязательно и внимательно изучите вышеизложенные 10 «народных статей», — помните о том, что ещё Остап Бендер «свято чтил» Уголовный Кодекс.
4. И ещё – более 90% заезжает «на тюрьму», находясь «под шафэ» или «под кайфом». Как говорится, «пей дома!»
Если этот очерк отвратит от тюрьмы хотя бы ОДНОГО человека, — это будет для автора лучшей наградой.
